Библия Лютера
В сентябре 1522 года появился «Новый Завет по-немецки» с гравюрами Лукаса Кранаха к Апокалипсису Иоанна. «Сентябрьская библия», как вскоре стали называть ее, разошлась настолько быстро, что уже в декабре выпустили новое, слегка исправленное издание. Однако полная «Лютеровская библия» появилась только в 1534 году.
Старый противник реформатора Иероним Эмсер сразу же после выхода библии с явным злорадством указал ему на ряд ошибок в переводе. Но Лютера это не волновало. Он, не возражая, исправил ошибки в новых изданиях, сознавая превосходство над всеми своими противниками.
«Сентябрьская библия» Лютера не была первой на немецком. До Лютера существовали уже четырнадцать переводов Священного Писания на национальный язык германских княжеств. Но ни один из них не достигал красоты и силы выражения перевода Лютера. Их распространению мешало то, что язык был слишком сильно связан с лингвистическими особенностями отдельных местностей.
Лютер мог столь свободно дать немецкий перевод Библии, потому что был уверен в своем понимании библейской вести и уже давно осознал, что эта весть может достичь слуха людей только в виде понятного слова, которое затем поможет породить веру и в сердце. Стоит отметить, что Лютер общался на саксонско-тюрингском диалекте — немецкий язык, сформировавшийся в этом регионе, легче понимали и за пределами его бытования.
В последующие века лютеровская Библия стала самой читаемой книгой на немецком языке, образцом и нормой для немецкого литературного языка, что отразилось на самобытности и своеобразии Германии как национального целого.
Потребность в немецком варианте Библии появилась в период общественного кризиса, созданного Реформацией. Предпосылкой для возникновения такой потребности стал тот факт, что фрагменты библейского текста оказались в центре внимания общества и стали предметом спора между классами, слоями, фракциями и группировками.
Именно в те годы, когда общественное мышление протестующих масс обывателей начало искать основания для «божественного права», поднимаясь над чисто моральной и юридической критикой существующих отношений, Лютер начинает, причем в рамках своей профессии, заниматься вопросом божественной справедливости.
В споре с учеными Лютер заставил своих противников принять Библию как основу аргументации. Каждый, кто хотел участвовать в диспуте и ждал серьезного к себе отношения, должен был основываться в своем мнении на Библии. Ссылки на решения соборов, папские декреты, на имена известных схоластов, даже на отцов церкви не принимались во внимание.
Вормский эдикт 1521 года, объявивший Лютера еретиком и запретивший распространять его работы, усилил риск, связанный с распространением реформаторских сочинений, помог привлечь внимание к спорам ученых даже тех, кто до этого не обращал на них внимание. Но решающим было, что в реформационное движение вступили города, прежде всего, имперские.
При всем их различии между ними существовала общность, которая состояла в том, что церковь и клир не принадлежали к правовому союзу бюргеров, обладали привилегиями и особыми правами, юридически не были полностью интегрированы городом, короче говоря, представляли собой особое сословие. Именно это сословное качество Лютер поставил под вопрос учением о священстве всех верующих. Даже если остальные его воззрения не по всем пунктам встречали безоговорочное одобрение бюргеров, то этого пункта его учения было достаточно, чтобы привлечь благожелательное внимание горожан и снискать терпимость по отношению к лютеранским проповедям.
При этом новое религиозное учение Лютера не только выражало чувства рядового представителя зарождающегося среднего класса, но и углубило, усиливало эти чувства, которые анализировались уже сугубо рационально, выстраиваясь в логическую систему веры и повседневного быта.
Как писал известный философ Эрих Фромм, «протестантизм явился ответом на духовные запросы испуганного, оторванного от своих корней, изолированного индивида, которому необходимо было сориентироваться в новом мире и найти в нем свое место».
Перевод библии на немецкий язык мартином лютером
Библия в переводе Мартина Лютера (Martin Luther) на немецкий язык — Unrevidierte Lutherbibel
(1545)
БИБЛИЯ
на немецком языке
в переводе Мартина Лютера
Мартин Лютер (1483-1546) — вождь немецкой Реформации, переводчик Библии на нем язык. Родился в семье саксонского рудокопа, который, несмотря на стеснённые обстоятельства, смог дать сыну высшее образование. Вначале Лютер готовился к карьере юриста, но в 1505 вступил в Августинский орден, известный своим строгим уставом. Параллельно он занялся изучением Библии и богословия и в 1512 стал проф. Виттенбергского университета.
Суровая средневековая религиозность, аскетические подвиги, умственные занятия не избавили Лютера от назревшего в нём глубокого кризиса. Он ощущал себя недостойным спасения. По его собственному признанию, он порой испытывал «такие страшные адские муки, что никакой язык не может их выразить». Только в Писании Лютер обрёл, наконец, свет надежды. Готовя лекцию по Посланию к римлянам, он внезапно осознал, что «праведность» Божья не есть обычная «справедливость», а спасающая милость, которая даруется по вере. «Вся Библия, — писал об этом перевороте Лютер, — предстала для меня в ином виде». Он обрел Христа «как зерцало отеческой любви Божией».
На этот внутренний источник его реформационной деятельности наложились смущения перед лицом упадка церковной жизни. Светский быт и злоупотребления иерархов, особенно в Риме, вызывали у Лютера страстный протест. Но с требованием обновления Церкви он открыто выступил лишь в 1517. Его тезисы против индульгенций ознаменовали начало восстания против старых порядков, хотя Лютер ещё не помышлял о расколе.
Ни диспуты, ни давление кардинала Каэтана, ни угрозы не остановили Лютера. Покровительство курфюста Фридриха Саксонского, недовольного поборами курии, спасло Лютера от преследований. .
Отказавшись от церковного авторитета в толковании Библии, Лютер провозгласил высшим критерием личный религиозный опыт отдельного человека. Исходя из этого критерия, он ввёл понятия о различных степенях боговдохновенности. Так, он не считал Откровение апостольской книгой. «Пусть каждый, — писал он, — думает об Апокалипсисе, что хочет, что подсказывает ему его дух. Мой дух не может терпеть этой книги». Он «уважал и чтил» Послание Иакова, но отвергал его подлинность опять-таки на основании его несоответствия своему духу. Наряду с этим субъективным критерием Лютер признавал и историко-литературный метод. Отмечая, что автор Послания к евреям «говорит как ученик, который принял учение апостолов», Лютер делал вывод, что послание написано не апостолом Павлом (по его мнению, им был Аполлос). Черты «второго поколения» находил Лютер и в Послании Иуды. Тем не менее Лютер не хотел абсолютизировать научные методы. «Грамматика, — писал он, — не должна управлять делом, а сама должна ему служить».
Огромное значение имел сделанный Лютером перевод Священного Писания на немецкий язык. В Вартбурге он переводил Новый Завет, а затем, вместе со своими помощниками, в т.ч. Меланхтоном, 12 лет трудился над переводом Ветхого Завета. Полный текст вышел в 1534 в типографии Г. Люффта. В отличие от прежних немецких переводчиков Лютер отказался от Вульгаты и переводил с оригинальных языков — древнееврейского и греческого, опираясь на критические исследования Эразма Роттердамского.
Лютер был убеждён, что Писание должно быть доступно всем. «Простая дочь мельника, — писал он, — ежели она верует, может его правильно понимать и толковать». Но для этого нужно донести смысл Писания до народа. В «Послании о переводе» (1530) Лютер указывал на ценность живого народного языка. В качестве ориентира он принял один из саксонских диалектов, который с тех пор стал литературным общенемецким языком.
Коллективная работа была исключительно напряженной. «Над Иовом, — вспоминал Лютер, — работали мы все: магистр Филипп, Вурогаллус и я; и что же — за четыре дня сумели осилить едва три стиха. Читатель и не подозревает, какие пни и колоды лежали там, где он нынче шагает словно по струганым доскам, и как мы потели и трепетали, убирая эти пни и колоды с его пути». Лютер строго выверял соответствие перевода с народной речью, чем, в частности, объяснялось то, что порой он за несколько недель находил лишь одно слово.
Отказ от рабского следования оригиналу сделал перевод Лютер творческим и высокохудожественным. Он сразу же завоевал огромную аудиторию. Книгопечатание открыло Библии широкую дорогу. За 30 лет после первого издания вышло около 100 тыс. экземпляров — тираж для той эпохи непревзойдённый. Следует отметить, что Лютер переводил и неканонические книги, однако в дальнейшем протестантские издания чаще всего выходили без них.
© о. Мень Александр: «Библиологический словарь». Фонд им. Александра Меня, Москва, 2002 год
Почему Мартин Лютер не только церковный реформатор
Мартин Лютер Они доктора? Я тоже. Они ученые? Я тоже. Они пишут книги? Я тоже. И без скромности скажу: я умею толковать псалмы и пророков. Они же этого не умеют. Я умею переводить. Они — нет «Послание о переводе», 1530 год
Богослов, проповедник, ученый монах-августинец, сложивший с себя обеты, композитор и публицист. Человек, ставший инициатором общеевропейской Реформации и одновременно оказавший основополагающее влияние на секулярную немецкую культуру Нового и Новейшего времени.
Веками церковь запрещала мирянам читать Библию самостоятельно и переводить ее на общеупотребительный язык, но вот пришел Лютер и программным образом наконец-то сделал Писание доступным для масс. Так мы обычно себе представляем одно из главных достижений Реформации — хотя удобная простая формулировка, как это часто бывает, вытесняет за скобки довольно много частностей. Что до 1517 года никто и никогда не переводил Библию с латыни на простонародные языки — это, конечно, неправда; прецеденты бывали, и давно, и по всей Европе. На уровне не административно-полицейском, а богословском в их появлении ничего предосудительного не было: в конце концов, и блаженный Иероним, переводивший Писание на общеизвестную в IV веке латынь, делал это ради того, чтобы сделать священные тексты максимально доступными. Но и социальной значимости не было тоже, что именно по немецкой ситуации особенно заметно. Первые попытки перевести Библию на германские наречия относятся чуть ли не ко временам Карла Великого — что там, даже в период между изобретением книгопечатания и выступлением Лютера вышло как минимум 14 печатных немецких переводов.
Однако, во-первых, это были переводы с латыни, с все той же Иеронимовой «Вульгаты», что вряд ли удовлетворяло человека образованного: по-латыни и так могли читать сравнительно многие, а вот сравнить перевод Иеронима с древнееврейскими и греческими первоисточниками — это уже сложнее. И с тех пор, как Лоренцо Валла чисто филологическими методами разоблачил великую фальшивку «Константинова дара», которым средневековое папство оправдывало самые заветные свои притязания (немецкий перевод трактата Валлы, кстати, Ульрих фон Гуттен выпустил в том самом 1517 году), санкция многовекового церковного авторитета уже не могла предотвратить нервозных мыслей: а вдруг в оригинале есть какие-нибудь упущенные нюансы? а вдруг мы не так читаем слово Божие?
Во-вторых, единого нормативного «немецкого языка», понятного всем от Альп до Северного моря, в разрозненных имперских землях, тяготевших к разным культурным центрам и к разным языковым и культурным традициям, попросту не существовало. Лютер же, еще в 1520-м обратившийся с воззванием «К христианскому дворянству немецкой нации», хотел действовать именно что в общегерманских масштабах, рассчитывал, что переведенное слово Писания, взвешенное на весах и его собственного благочестия, и беспристрастной учености, будет внятно в любой точке Германии для всех — от князя до поденщика.
«Библия, сиречь полное Священное Писание по-немецки», 1534 год
И вот, сидя в Вартбургском замке, где курфюрст Фридрих Мудрый укрыл его от имперской опалы, в декабре 1521 года Лютер сначала берется за перевод Нового Завета (по изданному совсем незадолго до этого Эразмом Роттердамским греческому тексту) — и оканчивает его в невероятные одиннадцать недель. В сентябре следующего года выходит его печатное издание с гравюрами мастерской Лукаса Кранаха. Ветхий Завет, ради которого Лютеру (хоть и изучившему древнееврейский по грамматике одного из первых великих европейских гебраистов Иоганна Рейхлина) приходится задействовать несколько ученых помощников, отнимает гораздо больше времени — с особенно сложными по поэтике книгами вроде Исайи и Иова команда изрядно мучается, выдавая иногда всего по несколько переведенных стихов в день. Наконец, в 1534-м виттенбергский печатник Ганс Люфт выпускает том, озаглавленный (с орфографией того времени) «Biblia, das ist die gantze Heilige Schrifft Deudsch» — «Библия, сиречь полное Священное Писание по-немецки». Который немедленно стали переиздавать в других городах, так что к моменту смерти Лютера совокупный тираж его Библии составлял, как думают, порядка 500 тыс. экземпляров — как бестселлер своего времени ее при таких цифрах попросту не с чем сравнивать.
Переводческая наука с ее сводом принятых правил еще не существовала; Лютеру фактически пришлось ее изобрести, раз уж нужно было примирить и филологическое почтение к языковой природе первоисточника, и неизмеримо важную смысловую ценность, и удобство восприятия. Но пришлось также сконструировать новый язык. За основу было взято делопроизводственное саксонское наречие на основе верхненемецкого диалекта, Meissner Kanzleisprache; однако если простоту некоторых новозаветных текстов передать было несложно, то ближневосточная цветистость иных ветхозаветных книг требовала выбора. Чему следовать, привычной логике латинского перевода? Или букве масоретского текста со всей подчас необычностью словоупотребления?
«Мартин Лютер читает Библию со своими последователями», 1534 год
Фото: DIOMEDIA / Classic Stock
Отвечая в своем неподражаемом бранчливом стиле критиковавшим его перевод «папистским ослам», Лютер высказался исчерпывающе: «Не следует спрашивать у латыни, как нужно говорить по-немецки но следует спрашивать об этом у матери семейства в доме, у детей на улице, у простого человека на рынке, глядеть на их уста, когда они говорят, и по этим образцам переводить — и тогда они это поймут и заметят, что с ними говорят по-немецки». Конечно, сам стиль у Лютера совсем не уличный, не базарный. Конечно, есть у него и искусственные буквализмы, как, например, во второй главе Бытия, где в Синодальном переводе Адам говорит о Еве: «она будет называться женою, ибо взята от мужа». Следуя за древнееврейским, где вместо «мужа» и «жены» — однокоренные «иш» и «иша», Лютер пишет: «Man wird sie Maennin heissen» — «она будет называться мужчиницей/человечицей». Конечно, он чуть правит жгуче важный, едва ли не самый жизненный для его учения стих Нового Завета (Рим. 3:28 — «ибо мы признаем, что человек оправдывается верою, независимо от дел закона»), вставляя слово allein («только»), так что получается совсем уж безусловное оправдание одной верой. Но в основном его перевод — текст, выдающий руку не только педанта-переводчика и не только церковного реформатора со своей повесткой дня, но и большого литератора с невероятной языковой интуицией.
Именно поэтому Библия Лютера — не только веха церковной истории, но и веха лингвистическая и литературоведческая, сравнимая с творчеством канонизировавших тосканское наречие ренессансных поэтов Италии. За сто лет вот этот «Deudsch» Лютерова перевода превратился в язык общегерманской словесности, во внеисповедную образцовую классику, на которой воспитана вся та великая немецкая литература, которую мы знаем,— тут буквально как с Пушкиным и литературой русской.
Можно добавить к этому заложенную лично Лютером музыкальную традицию немецкого протестантизма, из которой можно вывести и Баха, и Брамса, и Берлинский филармонический оркестр,— и вот, казалось бы, закончен портрет культурного героя. Запальчивого, не всегда предсказуемо перескакивающего от радушия к омерзению, от мудрой одухотворенности к кликушеской истерике, но гениального. Что делать — как говорил о нем Гейне, «тот самый человек, который умел ругаться, как рыбная торговка, бывал по временам деликатен, как нежная девушка».
Иоанн Кохлеус. «Семь голов Мартина Лютера», 1529 год
Но тот же Лютер в XIX столетии стал еще и символом германского единства, не только национального, но и государственного — чаемого и наконец обретенного в 1871 году. Разумеется, это на первый взгляд странно: даже объединенный рейх, при всей влиятельности протестантских земель во главе с Пруссией, все равно моноконфессиональным не был и быть не мог. Саму историческую ситуацию 1520-х годов, когда одни князья Лютера поддерживают, а другие нет, и ничего с этим не поделаешь, можно рассматривать как благородное самостоянье человека; однако общенародного порыва государственного строительства в ней нет и в помине, а есть только мечта об уютно-центробежном существовании всех этих курфюршеств и герцогств.
Но мыслители немецкого романтизма, фактически создавшие само новоевропейское понятие нации и национальности, поневоле приходили к тому, что нацию определяет язык — и тогда создатель общенародного языка и есть некоторым образом творец нации. Если до 1806 года хотя бы призрачным стержнем германского единства был император Священной Римской империи, то потом, за его отсутствием, нужно было отыскать фигуру вождя, которую можно было бы противопоставить Наполеону. Пробовали воспевать Арминия-Германа, легендарного предводителя германских племен, разбившего при Августе войска Квинтилия Вара в Тевтобургском лесу. И все же только Лютер с его истинно немецким изводом христианства оказался той персоной, которая примиряла всех: пока одни его именем удалялись в приватные дела благочестия, другие были уверены, что идея «всеобщего священства» должна привести ко вполне определенному политическому выводу — к созданию доброго национального государства, которое так хорошо справляется с физическими и нравственными нуждами граждан, что церковь в нем и не очень-то нужна.