Перевод интервью джорджа майкла на русский язык
— Поговорим о политике. В социальной сети “My Space” есть группы, которые предлагают Джереми Кларксона в качестве следующего премьер-министра. Ты бы отдал свой голос за него? Или — за кого бы ты проголосовал? Ведь есть много потенциальных кандидатов.
— Я думаю, что я бы охотнее простил все грехи Тони Блэру, чем если бы Джереми Кларксон стал премьер-министром.
— И все же, когда закончится срок Тони Блэра – кого ты видишь на этом посту?
— Кого я вижу? Да вот тебя, например, или любого другого из этой студии. Я не могу вспомнить точно, где я это слышал, — кажется, это был компетентный репортаж по ТВ. Там была фраза: «когда доверие людей к правительству иссякает, и когда люди не верят, что политический курс все же изменит жизнь на самом деле, они голосуют за оппозицию, то есть за других. Надеясь, что что-то в конце концов изменится.»
Когда они уже больше не верят – и эта именно та ситуация, в которой, на мой взгляд, сейчас находится Англия. Все, чем вы можете подкупить избирателей – это идеей о том, что вы можете защитить их. Других вариантов больше нет. То есть закон и порядок, а это значит издание новых законов, наказание тех, кто по-настоящему виновен. Ведь это не так уж и дорого – ввести новый закон. Практически ничего не стоит. Блэр с легкостью подстроил нас к американской системе ценностей в психологическом плане.
— А когда уйдет Буш, кого бы ты хотел видеть в роли нового президента США? Хиллари Клинтон?
— Я не думаю, что США выберут, или даже готовы выбрать (даже несмотря на то, что говорит Джек Бауэр темнокожего президента. Но я считаю, что когда они выберут в президенты женщину, это будет сигналом к тому, что Америке нужен новый благоприятный имидж. Я все еще хотел бы видеть следующим президентом ее [Хиллари] мужа. Он великолепный политик. Мир был бы другим, если бы не скандал с той молодой особой. Вот моя точка зрения.
— Что делает тебя самым счастливым человеком?
— (смеется) Мне больше нельзя задавать таких вопросов. Потому что я все равно не скажу правды. Когда я чувствую себя самым счастливым. С тобой я должен быть честным: я чувствую себя самым счастливым человеком, когда я на сцене перед публикой или когда мы лежим в постели с Кенни и нашими собаками. И мы просто закрываем глаза, чтобы уснуть.
— С тобой приятно пообщаться. Причем, всегда.
— Спасибо.
Интервью телеканалу ВВС, июнь 2008.
— Я бы хотел заняться ещё очень многими вещами, но не этого рода, честно говоря.
— То есть, не из области музыки?
— Да, не из области музыки. Я намерен продолжать писать музыку, но определенно есть вещи помимо, которыми я хотел бы заняться. Играть в кино больше не буду, на случай, если кому интересно. Заниматься разными вещами и вести более тихую жизнь… Было бы неплохо.
— То есть, Вы «уходите на пенсию»?
— О нет-нет-нет, этого никогда не будет. Но что касается, образно выражаясь, света софитов, то этот год будет определённо последним.
— Почему же? Что стоит за этим решением?
— Многие вещи, о которых мне, вероятно, не стоит сейчас говорить, потому я и не буду. Ну, разные вещи… Сейчас ощущение того, что я нахожусь у всех на виду, становится всё более и более странным. По-моему, мир совершенно сошёл с ума. И…я просто больше не хочу быть в гуще всего этого. И, если я попытаюсь воздержаться от собственной бездумности и попытаюсь вести… не то, чтобы вести себя более скромно, но просто жить подальше от пристального внимания публики, то, думаю, так будет лучше для всех.
— Вы хотите сказать, что не можете избежать попадать в неприятности?
— Нет, я говорю, что я, очевидно, человек, которым по разным причинам интересуется общественность, и хочу сказать, что эти вещи…такая известность очень разрушительна для нас. Мы ведь все наблюдаем, как другие (и мы сами) совершают глупые ошибки, пока другие в это время меняют мир вокруг нас, и… Думаю, личности вроде меня служат неплохим прикрытием для других. Вы понимаете, о чём я? (Прим.пер. – Джордж имеет в виду, что газеты стремятся публиковать материалы о скандалах с участием знаменитостей, чтобы отвлечь внимание общественности от того, что происходит с миром, от козней грязных политиканов и т.д.).
— Иными словами, Вы помогаете газетам продаваться?
— Да, я эдакая реклама, но дело не столько в этом. Я читал газеты, и мне хотелось знать, что на самом деле произошло такого, о чём следовало знать людям в те дни, когда я совершал свои ошибки, знаете ли. Но в любом случае, основная причина в том, что мне сорок пять, и я считаю, что поп-музыка должна быть… это ведь молодёжная культура, не так ли, и она не должна быть «проверкой на прочность». И я думаю, что именно на этом возрастном рубеже хочу завершить всё это. Я восхищаюсь другими — позвольте мне не называть имён — я восхищаюсь другими, но я сам вряд ли стану и дальше заниматься всем этим.
— Вы устали от этой «проверки на прочность»?
— Нет, я на самом деле просто хочу казать, что, если бы я продолжал, как другие, тогда это вправду становится проверкой на прочность: «Смотрите, что я всё ещё могу делать», а меня такое не привлекает, знаете ли.
— Есть много другого, чем бы я хотел. да-да, точно, хотя нет, даже и не в этом дело. Я хотел. до сих пор есть. я имею в виду, дело не в том, что люди не могут превосходно работать, если им пятьдесят или шестьдесят, если они истинные музыканты, и я уверен, что мой голос будет звучать так же хорошо ещё много лет, но сейчас я думаю, что нахожусь на пике своей формы, и считаю, что это турне — лучшее из тех, которые я устраивал, и мне кажется, следует завершить гастрольную карьеру именно в этой высшей точке.
Интервью для нидерландского ток-шоу «Пульс», журналист (он же ведущий) — Рейноуд Оэрлеман. Март 2004 года.
— Итак, «Эа Студиос» — это место, где ты завершил работу над альбомом, не так ли?
— Да. Именно там. Я жил в стенах этой студии на протяжении прошедшего года. И это было просто великолепно. Это студия, на которой я записал большинство своих альбомов.
— Я благодарен, что ты нашел время для нас. Потому что эта составляющая твоей звездной профессии – не самая любимая для тебя, ведь так?
— Не самая любимая составляющая профессии? Да, это так. Но дело в том, что мне было трудно сделать эту пластинку. На это ушло около 5 лет. И сейчас я хочу дать ей хороший старт.
— Ты можешь нам объяснить, что тут было таким трудным? 5 лет!
— Мне кажется, что я утратил способность писать песни. Я все время продолжал работать, пытаясь писать песни. Но ушла уверенность в себе. Я думаю, после того, как моя мама умерла, меня на некоторое время покинуло вдохновение. И мне было очень трудно вернуться в привычное русло. Конечно, у меня была депрессия, потому что я не мог работать. Затем, я не мог работать, потому что у меня была депрессия. Это бесконечно повторялось. К счастью, я осознавал, что я просто не в форме, и я ждал, когда вернусь в форму.
— И сейчас..
— Что сейчас?
— Твоё детище вышло в свет.
— Верно. Последний год, когда я снова начал писать, был самым легким, после «Уэм», в плане сочинения песен.
— Какие чувства наполняли тебя во времена «Уэм»?
— Большая любовь. Это было очень хорошее время. Мы с Эндрю ладили друг с другом и радовались жизни, даже несмотря на то, что я хотел начать сольную карьеру. Быть сольным исполнителем – значит быть одним, а тогда нас было двое. Мне кажется, в какой-то степени я скучаю по тем временам. Я с трепетом отношусь к тому, что было «Уэм».
— А ты вообще пересматриваешь видео тех лет?
— Выбора-то у меня нет, они же постоянно появляются на ТВ.. Мне приходится смотреть на то, как плохо я выглядел в свои 19. Обычно, когда люди смотрят на свои фото или видео двадцатилетней давности, они думают: «О, Боже, я выглядел таким молодым!». У меня же, когда я был молодым, было полное отсутствие стиля (смеется), так что мне всегда приятнее смотреть на фото, сделанные недавно.
— Как-то ты сказал : «Ну, это было что-то вроде шутки. Это не должно было восприниматься всерьез». Не разъяснишь ли нам?
— Дело в том, что у нас было специфическое чувство юмора, которое у нас еще со школы.
— Ты имеешь виду себя и Эндрю Риджли?
— Да. И было время, когда мы держались за это чувство юмора. Это было как средство защиты – выглядеть немного нелепо. И это срабатывало! Мы сделали много вещей как бы в шутку. А люди думали, что мы настолько глупые, что сами не замечаем своей глупости. Это было славное время.
— Вы были только друзьями? Вы никогда не привлекали друг друга в сексуальном плане?
— Нет, нет и еще раз нет.
— Значит, вы были просто друзьями.
— Не совсем. В настоящий момент я работаю над документальным фильмом, который, по сути, является первым проектом такого рода, в котором я принимаю участие. Один из героев, который там задействован, это Бой Джордж. Я подумал, что будет интересно, если в фильме будут люди, которые меня недолюбливают (смеется). Так вот, он говорит: «Это было так очевидно, что все знали, что Джордж любил Эндрю». Сама мысль об этом просто раздражает нас обоих.
— Что же случилось с Эндрю?
— Он живет в Корнуолле. Я был там на Новый Год. Он ушел из автомобильных гонок в серфинг, с головой погрузился в него, а теперь он вовсю играет в гольф. Лично для меня, гольф – это пока что чересчур. Я думаю, что я попробую гольф только лет в 60. Он решил, что его жизнь никак не будет связано с шоу-бизнесом.
— Я слышал эту трогательную историю. Теперь о твоем первом появлении в «Самые популярные». (англ. «Top of the Pops — музыкальная программа британского телевидения, выходившая на Би-би-си и транслировавшаяся во многих странах мира. Это, своего рода телеверсия национального хит-парада выходила еженедельно с 1 января 1964 года по 30 июля 2006 года.) Ты тогда почувствовал себя звездой?
— Когда я первый раз появился в «Самые популярные». Нет, я не помню, чтобы почувствовал себя звездой. Я смотрел эту программу с самого детства. Я был очень взволнован быть там. На самом деле, это было очень волнительно.
Я думаю, вы это можете проследить это по ранним выступлениям «Уэм» — особенно это видно по мне. Эти выступления немного «чересчур эмоциональны». Возможно, там есть такое волнение, которое появляется от возможности стать первым. И в начале я выглядел, будто я должен был быть на этом месте еще 10 лет назад.
— Но на завтра ты вышел на улицу…
— Я думал, люди будут меня узнавать. Но они не узнавали.
— Ты знаешь, когда именно ты захотел быть знаменитым?
— О, да.
— Когда же это случилось?
— Когда мне было лет 7 или 8. Тогда я увлекался записью песен с радио – все было незамысловато, мы просто подносили микрофон к радио и записывали звук. Кажется, что на свой 8-ой день рождения в подарок я получил кассетный магнитофон и начал записывать песни с радио. И я полностью погрузился в музыку. Я стал одержим идеей стать артистом, я не знал, чем конкретно я буду заниматься, я не знал, будет ли это певческая карьера. Я не знал, как будет.
— Давай вернемся в 80-е, во времена существования «Уэм». Это было дикое время?
— Дикое?
— Да.
— В какой-то степени.
— Вечеринки, наркотики…
— На самом деле, «Уэм» не имели ничего общего с наркотиками. Было много секса. Но не наркотиков. Никто из нас не употреблял наркотики. Это было не модно в начале 80-х. Это считалось пристрастием неудачников.
— Итак, не было наркотиков, но был секс.
— Много секса.
— Значит, много девушек.
— Но не в стиле рок-н-ролла. Ведь «Уэм» не были рок-н-роллом? (смеется). Да, было много секса, много веселья… Но не было наркотиков. Наркотики пришли потом.
— Как я понимаю, у вас с Эндрю были одни и те же девушки?
— Нет! Кто Вам такое сказал?
— Я прочитал это, мистер Майкл.
— Да кто Вам такое сказал?! Глупость. Я никогда не делил девушек с Эндрю. (смеется)
— Потому что ты был бисексуалом в те дни?
— Я думаю, скорее всего, что был. Но я думаю, что я тот, кто я есть – а я гей. Но в то время я думал, что я бисексуал. И я вел себя, как бисексуал. Мы никогда не обменивались девушками. Я увел 2 или 3 у Эндрю. Но я тут не при чем. Они сами решили перейти от гитариста к солисту, понимаете, о чем я?!
— Мы на пороге 90х. Я хочу затронуть некоторые события из 90х, которые имели большое влияние на твою жизнь. В начале ты встретил Ансельмо?
— В начале 90-х, да.
— Кто такой Ансельмо?
— Ансельмо был бразильским дизайнером, которого я встретил во время фестиваля «Рок в Рио». Невероятный мужчина. Он перебрался ко мне в Лос-Анджелес. Он был первым мужчиной, с которым я жил. Я был сильно влюблен в него. К сожалению, он узнал, что он ВИЧ-положителен на той стадии, когда уже нельзя был что-то изменить. Через полгода совместной жизни и я узнал о его диагнозе. Спустя 2 года он умер.
Это было невероятно, невероятно трудно. Те два года, которые я провел с ним, и те несколько лет после его смерти, научили меня многому — любви, совместной жизни, и в первую очередь я познал себя. Все, кого я знал, знали об Ансельмо. Только СМИ не знали.
— Очевидно, ты не хотел, чтобы пресса знала об этом, потому что это могло повлиять на твой статус как артиста?
— Нет. Вообще-то, я думаю, что в 90-х вряд ли это как-то могло на меня повлиять. Это было из-за права на частную жизнь. СМИ как сумасшедшие желали узнать, какой была моя сексуальная ориентация, и я думал, что мое признание ничего бы не значило. Потому что они получают то, что хотят, давя на тебя. И это глупо… Я вынужден был рассказать им о своей ориентации.
— А сейчас немного затронем инцидент, произошедший в Беверли Хиллз. Это было твой публичные каминг-аут?( Ка́минг-а́ут — процесс открытого и добровольного признания человеком своей принадлежности к сексуальному или гендерному меньшинству или результат такого процесса.)
— Можно и так сказать.
— Ты говорил о своей матери. Если ты не против, я хочу задать пару вопросов о ней. Ты имел особую тесную связь с ней. Можешь ли ты рассказать об этом подробно?
— Я думаю, что между сыном и матерью особые отношения.
— Она знала, что ты гей?
— О да, я думаю, что да. Когда я был подростком, он сказала мне, что я могу говорить с ней об этом. Я думаю, что материи намного больше понимают такие вещи, нежели отцы. Отцы, пока у тебя есть несколько симпатичных подружек, даже и в мыслях такого не предполагают. А матери же понимают детей намного лучше. Я всегда считал, что она знала.
— На твоем альбоме есть песня по этому поводу.
— «У моей матери был брат».
— О чем она?
— Моя мама была из многодетной семьи. И брат, с которым она была наиболее близка, по ее предположениям, был геем, и он покончил жизнь самоубийством за день до моего рождения. Я хочу сказать этой песней, что в наше время жизнь намного проще и лучше. Мне хорошо живется, я открытый гей. Я говорю правду прессе. Особенно в последнее время. Я думаю, что люди даже удивлены тому, насколько я откровенен.
— На протяжении долгого времени ты вообще не давал интервью.
— Я не даю интервью, потому что мне не нравится внимание СМИ, которое следует за интервью. Но в будущем я буду давать интервью, я буду продолжать быть честным. Ведь можно рассказывать кое-что о личной жизни. Я думаю, что когда я был моложе, я должен был думать о том, что говорю, чтобы не выдать свою ориентацию. Но теперь я не думаю об этом. (Смеется)
— Каково это — быть Джорджем Майклом?
— Каково? В настоящий момент, это просто великолепно.
— Каково твое душевное состояние сейчас?
— Просто потрясающее. Сейчас у меня есть альбом, которым я по-настоящему горжусь. У меня есть любимый человек, которым я горжусь.
— Ты должен рассказать нам о нем. Итак, Кенни.
— Хорошо.
— Вы вместе уже несколько лет?
— В этом году будет 8 лет.
— Чем он занимается? Он работает?
— Он работает в Штатах, в одной спортивной компании. Мы постоянно видим друг друга. Очень редко мы находимся вдали друг от друга.
— Он увлекается музыкой?
— С тех пор, как он со мной, он стал интересоваться таким вещами, как хит-парады и прочее. Ему интересны продажи. Он не музыкальный человек, но он стал более просвещенным в музыке, с тех пор, как мы вместе.
— Где ты живешь, в Лондоне?
— Да, я люблю Лондон. Люди, которые живут в Лондоне, думают, что я живу в Америке. Потому что я не мелькаю по ТВ. И они не видят меня в публичных местах Лондона, потому что для знаменитости я веду достаточно затворнический образ жизни. Когда я вижу людей в Англии, они говорят мне «О, как долго ты будешь тут?», на что я им отвечаю «Я живу здесь».
— Когда ты говоришь, что ведешь затворническую жизнь, как это нужно понимать? То есть ты проводишь много времени дома?
— Кроме того, я не еду в Уэст-Энд (западная, аристократическая часть Лондона), когда хочу пойти в ресторан. Не хожу в клубы. К счастью, я уже взрослый и и я уже не нуждаюсь в этом. Суть в том, что я нахожусь в стороне от папарацци.
Также, я бы хотел, чтобы СМИ осознали неправильность своих действий и начали относиться к людям с уважением.
Возможно, так никогда не будет, но ведь всегда можно надеяться.
Интервью для «Rolling Stone» в 1986 году.
Джордж Майкл: «Банк мелодий находится у меня в голове», 1986
В темноте студии трудно разглядеть лицо певца, но голос, звучащий в комнате звукорежиссеров на лондонской SARM West Studios, узнается сразу. Песня — об иронии и потерях. «Детка, детка / посмотри на себя / толстые дети, муж пьян как свинья / Знаю, ты недовольна жизнью, / знаю, ты недовольна». Время от времени эротичный голос срывается на томный фальцет. «У него, как видите, все под контролем, — кивает в сторону своего коллеги Крис Портер, постоянный звукоинженер Джорджа Майкла, работающий с ним начиная с 1984 года, когда вышла песня «Wake Me Up Before You Go-Go». — Он часто начинает работу над песней просто со строчки или с припева. И день за днем ее достраивает».
«Если бы Джордж делал эту песню для себя, — рассуждает о записываемом треке «Betcha Don’t Like It» Поттер, — все бы шло куда быстрее. У Джорджа не было бы никаких сомнений». Глядя на уверенное поведение Майкла в студии, ему ни за что не дашь 23 года. Да и заслуги у него хоть куда: на протяжении пяти лет певец выпускает топ-синглы, ездит в аншлаговые туры и даже спустя девять месяцев после распада дуэта Wham! остается, по его словам, «секс-символом для тысяч девственниц». «Я на полтора года послал к черту репутацию, чтобы моя музыка стала такой популярной, — так Майкл отзывается о пике славы Wham! в середине 80-х. — Это был риск, и я знал, что придется уходить от него с боем».
«Betcha Don’t Like It» Майкл прорабатывает для своего друга Поттера, и глядя на то, как зрело он действует в студии, ловишь себя на мысли: а зачем ему вообще нужен был соавтор. Тем более, такой парень как партнер по Wham! Эндрю Риджли. Тому сейчас тоже 23 года и в данный момент он продолжает пировать в княжестве Монако, куда Риджли укатил под предлогом спасения от британских налогов. Сейчас Эндрю вроде бы увлечен автогонками, но Майкл на действия старого соратника реагирует философски. «Он сам знал, что катится по наклонной, — откровенничает певец, поедая жареную утку в дорогом лондонском ресторане «White Elephant». — Мы оба это знали. Но, — тут же добавляет он, — мы никогда никому не врали. Люди не хотят понять, что успех Wham! был плодом того, что паре отличных ребят конкретно повезло».
«Когда я был маленьким, это к Эндрю липли все девчонки в классе, — смеется Майкл. — С ним я дружил, потому что у меня было чувство юмора. При этом я носил очки, был полноват, брови у меня срастались на переносице». В годы успеха Wham! фотографии Майкла стали почти женственными. На сцене он сексуально двигал тазом. О тогдашней интимной жизни он вспоминает: «Я был очень неразборчив». Веселье закончилось, когда репортеры с Флит-стрит стали в погоне за подробностями наступать Майклу на пятки. Кратковременный роман с Брук Шилдс, тогда студенткой Принстона, закончился вскоре после того, как они появились вместе на вечеринке Дэвида Ли Рота в нью-йоркском клубе Palladium. «В других обстоятельствах могло бы выйти что-то серьезное, — намекает Майкл. — Наверное, она самая красивая женщина из всех, что я знаю. Но в тот единственный вечер, когда мы появились на публике, это было чудовищно. Репортеры вели себя по-свински. Люди вели себя по-свински».
Несмотря на славу и богатство, Джордж Майкл в чем-то остается совершенно типичным 23-летним холостяком. В меблированном таунхаусе в Кенсингтоне из своих вещей у Майкла только тостер, телевизор и набор из трех диванов. Еще полтора года назад он возил стирать белье домой к своей матери — хотя он уверяет, что это потому, что ему хотелось чаще видеться с семьей.
=»
Если не считать девушки-стилистки, машины и дружбы с Эндрю Риджли, Джорджа мало что интересует кроме песен и блуждания по клубам в черном «мерседесе». «Меня иногда беспокоит, что я не могу никуда деться от музыки, — смущаясь, признается Майкл. — Я пытаюсь. На прошлой неделе я начал кататься на водных лыжах. Но в лодке все равно слушал плеер». У Джорджа впереди вся жизнь, и, может быть, ему удастся выкинуть музыку из головы — а она у него хранится именно там. «Мой банк мелодий у меня в голове, — изрекает Майкл, перед тем как отправиться домой. — Если я вдруг завтра потеряю все накопленные средства, то запросто верну их четырьмя-пятью песнями».
Гитара Риджли почти не звучит на последней пластинке Wham! «Make It Big», хотя он исправно ходил в студию, чтобы поддерживать Майкла и давать ему советы. У Эндрю было много свободного времени, и он совершенствовался в другой области — автогонках (в процессе он расколотил несколько машин). Кроме того, его пьяные загулы и сексуальные похождения не раз попадали на первые полосы благодарных лондонских таблоидов (например, вот один из прошлогодних заголовочных шедевров: «Эндрю, кто была та девушка в зеленых трусиках?»). Но, по словам Джорджа Майкла, мизерность вклада Эндрю в музыку Wham! и запои — не главные причины распада. Майкл подчеркивает, что формат поп-дуэта быстро стал для обоих участников клеткой, плюс ко всему Джордж явно не был готов к тому, чтобы стать светской персоной.
Поначалу он сам этого не замечал. Наверняка не замечало и большинство поклонников. Но за последние полтора года ни на одной фотографии в прессе Майкл не глядел прямо в камеру. «Как будто я больше не мог делать то, чего от меня ждут фотографы, — немного смущенно произносит он. — Как будто я подсознательно знал, что, играя два года на камеру, я не был собой. Я притворялся и в глубине души это понимал». Он добавляет: «Вот еще что странно в этих фотографиях: на многих я не улыбаюсь. Это все из-за ответственности, из-за того, что нужно быть в Wham!. У меня складка на лбу, прямо между бровей, будто я все время чем-то обеспокоен. Даже когда я улыбаюсь, она не пропадает». Майкл улыбается. Точно, складка на месте.