Перевод константина романова гамлет

«Источник: Трагедия о Гамлете, принце Датском в 5 актах. Перевод К. Р. (Константин Константинович Романов) // Шекспир У. Гамлет в русских переводах XIX – XX вв. М.: . »

Источник: Трагедия о Гамлете, принце Датском в 5

актах. Перевод К. Р. (Константин Константинович

Романов) // Шекспир У. «Гамлет» в русских

переводах XIX – XX вв. М.: «Интербук», 1994.

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Русскому читателю памятно, как Гамлет объясняет свою трагедию — распавшейся связью времен. Памятно, несмотря на то, что по–английски у

Шекспира стоит метафора, которую правильнее было бы передать «век вывихнут» или «время вышло из пазов». И все же русский Гамлет продолжает говорить о распавшейся связи времен, хотя тот старый перевод А. Кронеберга (1848 г.) давно не ставится на сцене, не включается в основные издания Шекспира. Фраза вошла в язык.

Каждый перевод классического произведения — его новая интерпретация.

Процесс это бесконечный, ибо не может быть прочтения, годного на все времена. Полностью «Гамлет» переведен на русский язык более двадцати раз, в том числе несколько раз прозой в стремлении к максимальной точности. Однако нельзя быть точным вне поэзии. Лучше всего, если поэт и филолог сойдутся в одном лице. На рубеже нашего века появилось трехтомное издание трагедии — с текстом оригинала, комментарием, многочисленными материалами. Это был первый русский перевод, выполненный известным поэтом, великим князем Константином Романовым, подписывавшимся инициалами К.Р.

Спустя тридцать лет, почти одновременно, А. Радлова, Б. Пастернак и М.

Лозинский делают три новые попытки соединить точность перевода с современной поэзией. Современностью интонации и лексики более всего поразил тогда перевод Анны Радловой; однажды изданный, он более не публиковался.

По другому пути — высокой риторики — пошел Михаил Лозинский:

Быть или не быть — таков вопрос;

Что благородней духом — покоряться Пращам и стрелам яростной судьбы Иль, ополчась на море смут, сразить их Противоборством?

У Бориса Пастернака вместо «пращей и стрел» — «удары и щелчки обидчицы судьбы». Другое словесное оформление, но еще важнее — другой ритм речи, а ритм, по признанию Пастернака, в «Гамлете» — «явственнее всего».

В настоящем издании — четыре полных перевода, представляющие три эпохи русского «Гамлета». Перевод М. Лозинского дастся в приложении (среди избранных монологов в разных переводах) исключительно по соображениям объема и как наиболее известный современному читателю.

И. Шайтанов ISBN 5–7664–0126– ББК 83.3(0) © Составление И.О. Шайтанова, 1994.

Данный перевод выполнен великим князем Константином Константиновичем Романовым (1858-1915), подписывавшим свои произведения инициалами К. Р.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Клавдий, король датский.

Гамлет, сын предшествующего и племянник царствующего короля.

Фортинбрас, принц норвежский.

Полоний, придворный сановник.

Гораций, друг Гамлета.

Вольтиманд > Корнелий придворные.

Розенкранц Гильденстерн Осрик Кавалер Священник Марцелл > офицеры.

Бернард Франциск, солдат.

Рейнальд, слуга Полония.

Два крестьянина, могильщики.

Гертруда, королева датская, мать Гамлета.

Офелия, дочь Полония.

Придворные, дамы, офицеры, солдаты, матросы, посланные и другие служащие.

Призрак отца Гамлета.

Место действия – Эльсинор.

АКТ I СЦЕНА Франциск на посту. К нему подходит Бернард.

Нет, мне ответь; стой и скажи, кто ты?

Да здравствует король!

Исправно вы и вовремя пришли.

Двенадцать пробило; ложися спать, Франциск.

Благодарю за смену; резкий холод, И сердце мне щемит.

Была ль спокойна стража?

Мышь не прошмыгнула.

Так доброй ночи. Коль тебе Гораций и Марцелл, товарищи мои По страже, встретятся, скажи им, чтоб спешили.

Мне кажется, я слышу их. – Стой!

Спокойной ночи вам.

Прощай, солдат примерный;

Бернард мой занял пост.

Скажи, – Что, здесь Гораций?

Гораций, здравствуй! Здравствуй, друг Марцелл!

Что, снова он являлся в эту ночь?

Вот, Гораций Считает это лишь игрой воображенья.

Не хочет верить он представшему нам дважды Ужасному явленью. Для того И звал его я ночь прокараулить с нами, Чтобы, когда б опять явилось привиденье, Он виденное нашими глазами Мог подтвердить и с ним заговорил.

Вздор, вздор, не явится.

И вновь твоим мы овладеем слухом, Столь неприступным нашему рассказу О том, что видели в две ночи мы.

Ну, сядем, И пусть Бернард расскажет нам об этом.

Минувшей ночью, Как та звезда, что западней Полярной, Свершая путь свой, озарила небо Там, где теперь горит, Марцелл и я, лишь только Пробило час.

Ни слова, замолчи! Смотри опять идет он!

В том самом виде, как король покойный, Ты грамотей, Гораций: говори с ним.

Не схож ли с королем? Заметь, Гораций.

Точь-в-точь. Меня поверг он в страх и изумленье.

Спроси его, Гораций.

Кто ты, избравший этот час ночной И тот воинственно прекрасный вид, с каким Бывало шествовал, величья полн, усопший Король? Ответь, тебя я небом заклинаю!

Гляди, уходит прочь!

Ответь, ответь, я заклинаю! Стой!

Исчез и отвечать не хочет.

Ну что, Гораций? Ты дрожишь и бледен: это Не больше ль, чем игра воображенья?

Как перед Богом, я бы не поверил, Когда бы собственными в том глазами Не убедился.

Что, не схож ли с королем?

Как ты с самим собой:

Та ж самая броня была на нем, когда он С норвежским гордым королем сражался; так же Он хмурился, когда на льду, схватившись с польским Борцом, его ко льду привычного, побил.

Так, в этот самый час глухой, уже два раза Он мимо нас прошел стопою величавой.

Как это с точностью истолковать, не знаю, Но в общем думается мне, что нашей Стране переворот грозит необычайный.

Присядем же; и расскажи, кто знает, Зачем нас стражею столь бдительной и строгой Все утруждают по ночам? Зачем вседневно Льют пушки медные и на чужбине Орудия войны торгуют; почему Судостроительный невольный, тяжкий труд Не различает дня воскресного от будня?

Что нам грозит, когда горячая поспешность Ночь делает сотрудницею дня?

Кто может объяснить мне это?

По крайней мере слух таков. Король покойный, Чей образ только что являлся нам, Был, как вы знаете, норвежцем Фортинбрасом, Завистливой гордынею язвимым, На поединок вызван; Гамлет наш отважный – Таким он в мире нам известном слыл – его Убил. А Фортинбрас то договором, Печатями снабженным и скрепленным По всем законам рыцарства, обязан Был победителю весь край свой вместе с жизнью Отдать. Часть равную земель своих поставил И наш король в залог. Она бы Фортинбрасу Досталась во владенье, если б он Был победителем, как край его наш Гамлет Взял по условию, согласно договорным Статьям. Теперь же юный Фортинбрас, Незрелой пылкости и жара полный, На берегах норвежских здесь и там Навербовал полки бездомных смельчаков За продовольствие и плату, для каких-то Отважных предприятий: это все – Как и правительством угадано у нас – Лишь для того, чтобы насильственно, с оружием В руках отвоевать его отцом Утраченные, земли. Вот причина, Мне кажется, приготовлений наших, Вот главный повод к страже и источник Тревожной суеты в стране у нас.

Не что иное, думается мне.

В оружии предстал не даром в нашу стражу Зловещий призрак тот, столь схожий с королем, Который был и есть виновник этих войн.

Духовный взор мутит он как соринкой.

Во дни победных пальм и славы Рима, Пред тем, как пал могучий Юлий, гробы Разверзлись; в саванах с невнятным бормотаньем По римским улицам вопили мертвецы;

С хвостами звезды рдели огневыми, Роса была как кровь, явились пятны в солнце;

Луна, владычица Нептуновой стихии, Померкла, словно в день последнего суда.

И те же знаменья событий грозных, Как бы всегдашние предвестники судеб, Приметы вещие грядущих бедствий И небом явлены, а также и землею Народу нашей стороны.

Но тише, Глядите! Вот опять он! Путь загорожу я Ему, хотя б меня спалил он. Призрак, стой!

Коль звуком речи ты и голосом владеешь, Ответь мне;

Коль мог бы доброе я дело совершить Тебе в спасение и в благодать себе, Ответь мне;

Коль родины судьбу, открытую тебе, Предведенье могло бы отвратить, О, отвечай!

Иль если в недра ты земные зарывал Сокровища, награбленные в жизни, – За это, говорят, за гробом бродят духи, – Ответь; стой и ответь! – Держи его, Марцелл!

Ударить ли по нем мне алебардой?

Бей, если прочь пойдет!

Его величье оскорбляем мы, Грозя ему подобием насилья;

Неуязвим он, словно воздух; наши Удары тщетные – одно глумленье злое.

Заговорил бы он, но тут запел петух.

Как тварь нечистая при страшном заклинанье, Тогда он прочь рванулся. Я слыхал, Что бога дня петух, глашатай утра, будит Своим пронзительным и звонким горлом;

При этом окрике, хотя бы из огня Иль моря, из земли иль воздуха, спешит Блуждающий, скитающийся дух В свое пристанище. И настоящий случай Есть доказательство, что это правда.

При пенье петуха исчез он. Говорят, Что и всегда близ той поры, когда Мы празднуем Христово рождество, Певец зари поет всю ночь; тогда, Как говорят, блуждать не смеют духи, Целебны ночи, звезд влияние безвредно, У феи власти нет и чары ведьм бессильны, Так благодатно, свято это время.

О том слыхал и я и частью верю в это.

Но вот восходит там в покрове алом утро Из-за высокого росистого холма.

Прервемте стражу; вот совет мой: сообщим Мы молодому Гамлету, что в ночь Увидели. Клянуся жизнью: дух, Немой для нас, с ним будет говорить.

Согласны ль вы о том ему поведать, Как нам велит любовь и требует наш долг?

Поступим так, прошу; и знаю я, где утром Всего удобнее его найти нам будет.

Трубы. Входят король, королева, Гамлет, Полоний, Хоть в памяти еще свежа смерть дорогого Нам брата Гамлета, хоть подобает Нам в сердце скорбь терпеть и целым королевством Являть единый лик, печалью омраченный, Но ум настолько чувство превозмог, Что с мудрою о нем печалью вспоминая, Мы думаем и о себе. И вот, доныне Сестру, теперь же королеву нашу, Владычицу страны, как вдовьего удела, – Мы словно с радостью, подавленной в душе, С улыбкою в одном глазу, в другом с слезами, С стенаньем свадебным, с весельем погребальным, Уравновесив горе и восторг, – В супруги взяли. Мы не шли наперекор Мудрейшим между вас, и этот шаг они Одобрили. За все благодарим. Теперь О том, что вам известно: юный Фортинбрас Помыслил, малую нам придавая цену, Что смерть покойного нам дорогого брата Наш край в разлад повергла и упадок.

Возмнивши о своем над нами превосходстве, Посланьями он нас тревожит непрестанно И требует уступки тех земель, Что у отца его отважный брат наш По договору взял. О нем довольно.

Теперь о нас самих и о собранье этом.

Вот дело в чем: мы дяде Фортинбраса Норвежцу пишем; – он, прикованный к одру, Больной, о замысле племянника едва ли И слышал; – пусть он впредь его затеи сдержит, Затем, что войск и запись, и набор, И заготовка всех припасов происходит Средь подданных его. И вот мы посылаем Тебя, Корнелий наш, с тобою, Вольтиманд.

Норвежцу-старику письмо доставьте наше.

Мы вам даруем личных полномочий В переговорах с ним не более, чем в этих Пространных значится статьях. Прощайте.

В поспешности явите вашу ревность.

Мы в этом, как во всем, докажем нашу ревность.

Не сомневаемся нимало; добрый путь.

Теперь, Лаэрт, что нового нам скажешь?

Есть просьба у тебя; о чем она, Лаэрт?

Коль с дельной к королю ты речью обратишься, Слова не пропадут. О чем бы ни просил ты, Не все ль я дам тебе и без прошенья?

Не больше сердце сродно голове Не более рука помочь устам готова, Чем датский трон наш твоему отцу.

Чего же, Лаэрт, ты хочешь?

Во Францию вернуться, государь.

Оттуда в Данию я прибыл добровольно К коронованию по долгу службы.

Теперь исполнен долг, и снова, признаюсь, Стремятся к Франции и мысли, и желанья Склоняясь пред решеньем вашим.

Отец согласен твой? Что говорит Полоний?

Он долгой, государь, настойчивою просьбой Мое согласье вырвал наконец, И на мольбы его я сдался поневоле.

Прошу вас разрешить ему отъезд.

Так в добрый час, Лаэрт; используй время В угоду лучшим качествам своим!

А что же Гамлет мой, племянник мой и сын?

Побольше, чем сродни, поменьше, чем родной.

Все тучи над тобой еще висят?

Нет, слишком, государь, я солнцем озарен.

Мой добрый Гамлет, сбрось цвета ночные эти И оком дружеским взгляни на короля.

Не вечно же тебе, склонивши вежды, в прахе Отыскивать отца. Ты знаешь, общий Удел наш: умереть должно все, что живет, И все от мира в вечность перейдет.

Да, общий то удел наш, мать.

А если так, С чего ж он кажется особенным тебе?

Не кажется, а есть; не знаю никаких Я «кажется». О, мать, ни темный плащ один, Иль строгость черного, как водится, наряда, Иль тяжкие груди стесненной вздохи, Нет, ни очей обильные потоки, Ни выражение поникшего лица, Ни всякий признак, вид или подобие скорби Не выскажут ее; вот это в самом деле Лишь «кажется» и может быть притворно.

Что в сердце у меня, того б не показали Прикрасы лишь одни и лишь наряд печали.

Как хорошо и как похвально Гамлет, Что горестью ты платишь долг отцу;

Но знать ты должен: твой отец отца утратил, Утраченный утратил своего, И пережившего долг сына обязует Поплакать несколько. Но непрестанный плач Упрямой скорби есть безбожное упорство, Плач мужа недостойный; он являет Восставшую противу неба волю, Строптивый дух, расслабленное сердце, Неразвитой и неразумный смысл.

Что быть должно, что общий наш удел, Что самое обычное явленье, Зачем с ребячески-мятежным противленьем Так к сердцу принимать? Стыдись. То грех пред небом, Грех перед почившим, грех перед природой, Противный разуму, который смерть отцов Признал и все твердит со дня, как умер первый Из смертных до умершего сегодня:

«Так быть должно». Стряхни, тебя мы просим, Напрасную печаль и в нас признай отца.

Уведать должен мир, что ты ближайший К престолу нашему; что полноту любви Не меньше той, какую уделяет Родному сыну лучший из отцов, К тебе питаю я. А что до твоего Желанья в Виттенберг вернуться на ученье, То знай, оно противно нашей воле.

Тебя мы просим: здесь остаться согласись На утешение и радость нашим взорам, Как первый из вельмож, племянник наш и сын.

Пусть просьбы матери не будут тщетны, Гамлет!

Останься здесь, прошу; не езди в Виттенберг!

Тебе по мере сил я должен быть послушен.

Что за прекрасный, ласковый ответ;

Будь с нами в Дании. – Идем, Гертруда; Гамлет Согласием свободным и приветным Мне сердце радует. И каждый раз сегодня, Как будет пить король за здравие его, Пусть облакам о том грохочут пушки;

От пира короля пусть небо загремит, И гром земли да повторится в нем. Идемте.

Трубы. Все, кроме Гамлета, уходят.

О, если б эта плоть из твердой, слишком твердой, Растаяв, растопясь, росою стала!

О, если б заповедью нам самоубийства Превечный бог не запретил! О, боже, боже!

Как пошлы, мелочны, противны и бесплодны Мне мира этого все кажутся дела!

Фу, гадость, фу! Он – что от сорных трав Невыполотый сад; все грубое и злое Им завладело. До чего дошло!

Два месяца, как умер он! Да нет и двух!

Столь доблестный король! Он схож был с этим, Как схож Гиперион с сатиром. Мать мою Он так любил, что не давал в лицо ей Пахнуть и ветру. Небо и земля!

И помнить должен я? Она к нему ласкалась, Как будто ласками питаясь, вожделенье Все больше в ней росло. И вот, спустя лишь месяц, – Прочь, эта мысль! – Изменчивость, твое Названье женщина! – Лишь месяц! Не сносила И башмаков она, в которых шла за гробом, Как Ниобея, вся в слезах. И что ж, она, Да, и она – О, боже! Неразумный зверь Грустил бы долее – пошла за дядю, брата Отца, но на отца похожего не больше, Чем я на Геркулеса. Через месяц! Горечь Слез столь неправедных ей не успела И докрасна разъесть заплаканных очей, Уж замужем она. О, гнусный пыл! Добраться С таким проворством до постели блудной!

Нет в этом доброго и впредь не будет.

Но, сердце, разорвись: уста должны молчать!

Входят Гораций, Марцелл и Бернард.

Я рад тебя здоровым видеть;

Гораций, – если я не ошибаюсь?

Он самый, принц, и ваш слуга всегдашний.

Мой друг, а не слуга; с тобою обменяюсь Я этим именем. Что привело, Гораций, Из Виттенберга к нам тебя?– Марцелл?

Как рад тебя я видеть.

Что ж привело тебя из Виттенберга к нам?

Наклонность к праздному безделью.

Не хотел бы Я, чтобы про тебя так говорил и враг твой;

Не заставляй же ты ушей моих поверить Свидетельству, что сам ты на себя Приводишь: знаю я, что не бездельник ты.

Что у тебя за дело в Эльсиноре?

Тебя мы пьянствовать научим до отъезда.

К похоронам спешил я вашего отца.

Прошу, не смейся надо мной, товарищ;

Скорее к свадьбе матери моей.

Да, принц, одно шло близко за другим.

Расчет, расчет, Гораций! С похорон Простывших блюд на брачный пир хватило.

Уж лучше б со врагом заклятым в небесах Я встретился, чем день тот увидал, Гораций!

Отец мой, пред собой отца я словно вижу.

Души моей глазами, друг Гораций.

Его видал я; он прекрасный был король.

Он человек во всем, во всем был совершенный, Мне больше не видать подобного ему.

Мне кажется, вчера он ночью мне явился.

Умерьте изумленье на минуту, С вниманьем выслушав, что вам об этом диве, На них, как на свидетелей, ссылаясь, Я расскажу.

Гораций Две ночи сряду эти господа, Марцелл с Бернардом, мертвенно-глухою Полночною порой на страже были. Вдруг, Подобный вашему отцу, вооруженный От головы до пят, является им призрак И гордо, медленно, стопою величавой Проходит мимо их. И шествовал он трижды, От них лишь на длину его жезла, Пред пораженными испугом их глазами.

Они ж от ужаса застыв, стоят безмолвно И с ним не говорят. Они все это Как страшную поведали мне тайну.

Я с ними в третью ночь на страже был; и в час, Как было сказано, слова их подтверждая, И в том же образе явился призрак. Я Знал вашего отца: не больше эти руки Между собою сходны.

Там, на площадке, где стояли мы на страже.

Он не дал, принц. А помнится, он раз Приподнял голову, движенье сделав, как бы Заговорить хотел; но утренний тут громко Пропел петух. При этом звуке призрак Рванулся прочь и во мгновенье скрылся Из наших глаз.

Клянуся жизнью, принц, все это правда, И полагали мы, что долг повелевает Нам известить об этом вас.

Вы правы, господа; но этим я смущен.

На страже вы сегодня в ночь?

В оружье, вы сказали?

Да, с ног до головы.

Его лица вы, значит, не видали?

О, да; приподнято забрало было, принц.

Он вид имел скорей печальный, а не гневный.

Мне хотелось бы там быть.

Вы очень были бы поражены.

Наверно, Наверно. Долго ли он оставался?

Мы до ста сосчитать не торопясь успели б.

С седой ли был он бородой?

Нет, как видал я у него при жизни: с черной, Но серебристою.

Я в ночь на стражу стану;

Быть может, он опять придет.

Когда отца он примет образ, с ним я Заговорю, хотя бы и самый ад разверзся И мне велел молчать. Всех вас прошу я:

Как виденное вы скрывали до сих пор, Так и вперед молчанье соблюдайте;

И что бы в ночь сегодня ни случилось, Пусть держится в уме, но с языка не сходит.

Я за любовь вам отплачу. Прощайте.

В одиннадцать я к вам иль в полночь на площадку Приду.

Готовы мы к услугам вашим, принц.

Я лишь любви жду на любовь в ответ.

Тень моего отца в оружьи! Не к добру;

Мне злое чуется. Настала б ночь скорее!

Смирись, душа! Глазам людей деянья злые Все ж явятся, хоть скрой их глубины земные.

Мои пожитки на судне: прощай, Сестра! Когда попутный ветер будет И случай явится, не спи и вести Мне о себе давай.

Ты сомневаться можешь?

Знай, ветреное Гамлета вниманье Лишь дань обычаю и прихоть крови; это Фиалка в юности природы вешней, цвет Хоть ранний, но недолгий, сладостный, но краткий, Благоуханная, минутная забава;

Не только силой мышц и телом развиваясь, Природа в нас растет; но вместе с этим храмом Внутри его растет служение ума.

И духа. Может быть, теперь тебя он любит, И чистоты его желаний не мрачит Ни пятнышко лукавства; все же бойся, Его величье взвесив. У него Нет воли: своему подвластен он рожденью И, как простые смертные, не может Располагать собой; от выбора его Благополучие зависит государства.

А в выборе он связан изъявленьем Согласья всей страны, как тела, голова Которому он сам. Он говорит, что любит;

А ты разумна будь и верь ему не больше, Чем может он в своем высоком положенье На деле оправдать; не больше, значит, Чем общий голос Дании решил бы.

А после взвесь, чего бы лишилась честь твоя, Когда, доверчиво вняв этой песне, сердце Отдав, ты чистоты сокровище раскрыла б Его неукротимой дерзости. Страшись Того, Офелия, о, милая сестра, Страшись того и огради себя В своей любви от стрел опасных страсти.

Скромнейшая из дев щедра уж слишком, Коль пред луной свои красы разоблачает;

И добродетели самой не избежать Клевет. Детей весны покуда почки их Не распустились, червь так часто поедает, И в утро юное, росистое, сырое Зловредные всего опасней испаренья.

Остерегайся ж; страх – защитник лучший твой:

Довольно юности борьбы с одной собой.

Советов добрых этих смысл поставлю Я стражем сердца моего. Но, добрый брат мой, Подобно пастырям иным безбожным, к небу Указывая путь тернистый и крутой, Сам, как беспечный, ветреный гуляка, Ты не иди тропой цветистой наслаждений, Советам вопреки.

О, за меня не бойся.

Но медлю я. А вот идет отец.

Двойное Благословенье – благодать двойная;

Мне выпал случай дважды попрощаться.

Ты здесь еще, Лаэрт! Скорее на корабль!

Уж ветром паруса его надулись;

Тебя там ждут. Ну вот мое благословенье И правил несколько.

(Кладя руку на голову Лаэрта.) Ты в памяти держи их.

Не все, что в мыслях, языком болтай, Не все то делай, что на ум взбредет.

Будь вежлив, но ни с кем запанибрата.

Тобою выбранных, испытанных друзей Свяжи с собой, как обручем стальным, Но не мозоль ладони, первым встречным Давая руку. Ссор остерегайся; если ж Поссорился, держися до конца, Чтобы противник твой тебя остерегался.

Всем отдавай свой слух, а голос лишь немногим:

Все мненья слушая, храни свое сужденье.

Будь в платье дорогом, коль терпит кошелек, Но не затейливом, в богатом, но не пестром:

По платью часто судим мы о людях.

Во Франции знатнейшие умеют С безукоризненным одеться вкусом.

В долг не бери и не давай взаймы:

Ссужая, с деньгами легко утратишь друга, А занимая в долг, расчетливость притупишь.

А главное: будь верен сам себе, И неминуемо, как после ночи день, Ни с кем не будешь ты кривить душой. Прощай!

Советы эти все мое благословенье Да укрепит.

Позволь почтительно проститься с тобой.

Пора, иди; прислуга ждет тебя.

Прощай, Офелия, и помни хорошенько, Что говорил тебе я.

В памяти моей Оно как под замком; а ключ пусть у тебя.

А что, Офелия, он говорил тебе?

О принце Гамлете он говорил мне.

Я слышу, будто с некоторых пор Нередко он тебе дарит часы досуга, И ты сама его охотно принимаешь;

А если так, – как говорили мне, Чтобы предостеречь, – тебе сказать мне надо, Что понимаешь ты не ясно, чем должна Быть дочь моя и что твоей пристойно чести.

Скажи мне правду: что такое между вами?

Я часто слышала за эти дни признанья В его ко мне влеченье.

«В влеченье!» Говоришь ты, как ребенок малый, Неопытный в таком опасном деле.

И веришь в эти ты его «признанья»?

Не знаю я, отец, что думать мне о них.

Я научу тебя: представь, что ты дитя, Что ты за чистую монету приняла «Признанья». Но признай, что ты дороже стоишь, Или, – договорю уж до конца, чтоб фразу Не портить, – или я останусь в дураках.

Отец мой, о своей любви он мне твердил Прилично и с почтеньем.

Мое «почтенье». Вот тебе и на.

И речи подтверждал свои, отец мой, Священнейшими клятвами небес.

Силки для глупых птиц. И сам я знаю, Как щедро клятвами, коль кровь кипит, душа Язык снабжает. Вспышку эту, дочка, Что больше света, чем тепла, дает и гаснет, Не разгоревшись даже, не прими Ты за огонь. Вперед будь поскупее Девичьим обществом своим; дороже Цени свою беседу, чтоб ее Добиться было потруднее. А что До принца Гамлета, то знай: он молод, На привязи он ходит посвободней, Чем ты, Офелия; короче, клятвам Его не верь. Они одни лишь средства, Прикрытые обманчивой личиной, Но полные исканий нечестивых;

И святостью они и благочестьем дышат, Чтоб обольстить вернее. Раз навсегда тебе Я коротко и ясно говорю: вперед Минуты ни одной не трать досужей Ты, с принцем Гамлетом болтая и толкуя.

Смотри ж, запомни; а теперь ступай.

Тебе, отец, я повинуюсь.

Как резок воздух! Что за сильный холод!

Морозный, острый больно щиплет воздух.

Должно быть, скоро полночь.

Ужели? Не слыхал; так, значит, близко время, Когда является обыкновенно призрак.

Звуки труб и пушечных выстрелов за сценой.

Что это значит, принц?

Король сегодня пьянствует всю ночь;

Пир у него идет с разгульной пляской;

Пока он рейнское вино вливает в глотку, При каждом из его заздравных кубков Литавры с трубами гремят.

Но хоть я здесь родился и привык К порядками здешним, все ж, по мне, такой обычай Похвальней нарушать, чем соблюдать.

За грубый наш разгул на запад и восток В чужие стороны прошла молва худая;

За пьяниц мы слывем, и грязные дают Нам прозвища. И в самом деле, это От наших подвигов, как ни славны они, Заслугу главную и цену отнимает.

Бывает часто так с отдельными людьми, Когда какой-нибудь у них порок природный (В чем нет вины их, так как не вольна Себе судьбу избрать природа), и когда Уже с рождения одарены они Преобладающей наклонностью одною, Что разума оплот ломает, иль привычкой, Противною приличью; люди эти, Я говорю, нося печать несовершенства, Будь ты изъян природный иль случайный, Будь чище святости самой они, будь качеств В них, сколько человек в себе вместить бы мог, – Во мненье общества за тот порок единый Осуждены. Одною ложкой дегтя И бочку целую с чистейшим медом Испортить можно.

Принц, глядите, он идет!

О, вестники небес и ангелы, спасите!

Будь ты блаженный дух или проклятья демон, Неси дыхание небес иль вихри ада, Будь злобны умыслы твои иль милосердны, – Так обаятелен твой вид, что я с тобой Заговорю; к тебе взывать я буду: Гамлет, Король, отец! Датчанин царственный, ответь мне!

Не дай терзаться мне в неведенье! Скажи, Зачем зарытые в земле святые кости Твои из гробных вырвались пелен? Зачем Гробница, где тебя мы с миром схоронили, Разверзнув мраморный и тяжковесный зев свой, Тебя извергла вон? Как объяснить, что ты, Труп бездыханный, вновь, окован сталью весь, В сиянье лунном бродишь, наполняя Ночь ужасом, что мы, игралище природы, Потрясены так страшно помышленьем, Которого в душе не превозмочь?

Скажи, зачем? На что все это? Что нам делать?

Он манит, чтобы вы пошли за ним, Как будто хочет что-то сообщить Вам одному.

Глядите, вдаль вас манит Он с выраженьем ласковым таким.

Не хочет говорить; так я пойду за ним.

Не стоит и булавки жизнь моя;

А что душе моей он сделать может, Когда она бессмертна, как и он?

Он снова манит; я пойду за ним.

А что, принц, если он вас завлечет к пучине Иль на вершину грозную утеса, Что, в море выдавшись, над бездною нависла, И примет там какой другой ужасный образ;

Вы силы разума тогда могли б лишиться И впасть в безумие. Подумайте о том.

Сама собою там и без других причин Отчаянная мысль взбредет на ум любому, Кто в эту глубину заглянет и услышит, Как море в пропасти ревет.

Иди; я за тобой пойду.

Мне судьба повелевает И силу льва Немейского моим Малейшим жилам придает. Он все зовет!

Сам станет призраком, кто помешает мне;

Я говорю вам, прочь! Иди; я за тобою.

Он вне себя, в каком-то исступленье.

Пойдем за ним; нельзя нам слушаться его.

Идем ему вослед. Чем кончится все это?

Подгнило что-то в Датском государстве.

Куда меня ведешь ты? Говори! Я дальше Нейду.

Уж близок час, Когда мне в пламя серное мучений Вернуться надлежит.

Увы, несчастный призрак!

Не сожалей, но слушай со вниманьем, Что я открою.

Говори; я должен слушать.

И также должен мстить, когда услышишь.

Я призрак твоего отца, Порой ночной блуждать на время обреченный, А днем томиться, вверженный в огонь, Пока очистятся, сгорев, пороки злые Моей минувшей жизни. Если б не запрет О тайнах говорить моей темницы, повесть Я б рассказал: от одного ее лишь слова Твой ужаснулся б дух, кровь юная застыла б, Как две звезды глаза бы вырвались из орбит, Волнистые, густые кудри развились бы И дыбом встал бы каждый волос твой, Подобно иглам злого дикобраза.

Но этим откровеньям вечных тайн Внимать не могут плоть и кровь. О, слушай, слушай!

И если ты любил отца когда-нибудь.

Отомсти за гнусное, бесчеловечное убийство.

Убийство гнусное, как все убийства, это ж Гнусней, неслыханней, бесчеловечней всех.

Откройся ж мне скорей, чтобы на крыльях быстрых, Как помыслы или мечты любви, Я к мести полетел.

Бесчувственней ты был бы тучных трав, У Леты берегов разросшихся привольно, Когда б теперь не встрепенулся. Слушай, Гамлет!

Распущен слух, что я во сне в саду моем Ужален был змеей; сказаньем этим лживым Про смерть мою вся Дания коварно Обманута. Но знай, о, юноша достойный!

Змей, твоего отца лишивший жизни, ныне Надел его венец.

Да, этот блудный, любодейный зверь.

Он чарами ума, коварством дарований – О, гнусный ум и дарованья, что властны Так обольщать! – снискал постыдной страстью склонность Моей притворно–верной королевы.

Что за паденье было это, Гамлет!

Мне, – чья любовь была так совершенна, Что об руку с обетом шла, ей данным В день свадьбы, – предпочесть ничтожное созданье, Так бедно одаренное природой В сравнении со мной!

Но как невинность ввек распутству не поддастся, Хотя бы приняло оно небесный образ, Так страсть, и в ангела лучистого объятьях, Насытившись на ложе райском, в грязь Захочет окунуться.

Но вот уж утренний почуялся мне воздух;

Я буду краток. Пополудни спал Я по обычаю в моем саду;

И в час беспечный тот подкрался дядя твой Со склянкой сока белены проклятой.

Он, причиняющий проказу, влил раствор В отверстье уха мне; есть свойство у него В такой вражде быть с кровью человека, Что только обежит он с быстротою ртути Природные пути и переходы тела, – Вмиг кровь здоровая и чистая, свернувшись, Сгущается, как если в молоко Накапать кислоты. Так и с моею сталось.

И струпья, как у Лазаря, внезапно Противной, мерзостной корой покрыли Все тело гладкое мое.

Так, сонный, разом был лишен рукою брата Я жизни, и венца, и королевы; срезан Во всем цвету грехов моих, не причащенный, Без покаянья, не помазанный елеем;

И счетов не успев свести, к ответу Во всех своих предстал я прегрешеньях.

О, ужас, ужас! О, невыразимый ужас!* Не потерпи того, когда в тебе есть сердце;

Постели царственной не дай быть ложем Кровосмешения и похоти проклятой.

Но как бы ни повел ты это дело, Не запятнай души, замыслив сердцем злое Противу матери: ты небу предоставь Ее и терниям, что колют и терзают Ей непрестанно грудь. Прощай, теперь пора.

Светляк уж близость утра возвещает, И меркнуть стал его бессильный блеск;

Прости, прости! И помни обо мне.

О, вы, все силы неба! О, земля! Еще что?

Уже не призвать ли ад? Фу! Тише, тише, сердце!

А вы, не разом одряхлейте, мышцы, Но силы мне придайте! Помнить о тебе?

Да, бедный дух, покуда в этой голове Растерянной есть память. Помнить о тебе?

Да, с памяти страниц сотру я все заметы Пустые, вздорные, все книжные реченья, Все образы и все былые впечатленья, Что наблюдательность и юность в ней вписали;

И лишь твое веление одно, Без примеси понятий низших, будет Жить в книге мозга моего; да как пред небом!

О, женщина порочная!

О, изверг, улыбающийся изверг, Проклятый изверг! Книжка где? Заметить надо, Что можно улыбаться, улыбаться И все ж быть извергом; уж в Дании наверно Оно возможно.

В некоторых изданиях этот стих произносит Гамлет согласно старым театральным традициям, чем прерывается слишком длинная речь Призрака Гарик в роли Гамлета произносил вместо Призрака — Переводчик.

Здесь ты, дядя. – Лозунг мой Теперь: «Прости, прости! И помни обо мне».

Ay, ay, брат, здесь, соколик, здесь!

Что было с вами, принц?

Принц, расскажите нам.

Не я, как перед небом.

Ну, что вы скажете? И кто бы мог подумать!

Так будете молчать?

Как перед небом, принц.

Нет в целой Дании мерзавца, кто бы не был.

Из гроба призраку не стоило вставать, Чтоб это нам сказать.

Что ж, правда; да, ты прав.

Итак, не лучше ли без лишних слов, Подав друг другу руки, разойтись нам;

Ты по своим иди занятьям и желаньям, – У всякого ведь есть занятья и желанья Те иль другие; – что ж касается меня, То знаешь, я пойду молиться.

Принц, это дикие, бессвязные слова.

Жаль, что они тебе обидны, жаль сердечно;

Поверь, сердечно жаль.

В них нет обиды, принц.

Да, есть, святой Патрик свидетель!

Есть, Гораций, Обида, и какая! О виденье том Скажу: то добрый дух. А если знать Тебе охота, что такое между нами, То потерпи. Друзья, есть у меня до вас, Как до друзей и братьев по ученью И по оружью, просьба малая.

В чем дело, принц? Мы рады.

Никогда Не говорить о том, что видели вы в ночь.

Вправду Не буду, принц.

Не буду вправду, принц.

Уж поклялись мы, принц.

Еще раз, на мече моем, еще раз.

Ага, брат! И ты тоже? Так ты здесь, приятель? – Скорей же! Слышите вы друга в подземелье?

Подскажите нам присягу.

О том, что видел, ни слова никогда, Мечом моим клянитесь.

Hic et ubique?*† Переменим место.

Сюда идемте, господа, И на мой меч опять кладите руки:

О том, что слышали, ни слова никогда;

Мечом моим клянитесь.

Так, старый крот! В земле ты роешься так живо?

Исправный землекоп! – Еще раз перейдем.

О, день и ночь! Чудесно, непостижно!

А потому постичь и не пытайся.

Есть много в небесах и на земле такого, Что нашей мудрости, Гораций, и не снилось.

Но к делу; поклянитесь Опять, что никогда, – Бог вам да поможет, – Как бы ни вел себя я странно иль нелепо, Иль если б нужным я нашел, быть может, Со временем прикинуться безумным, Меня в минуты те увидя, никогда, Скрестивши руки так, иль головой качая Иль делая намеки, например, Так: «Ладно, ладно, знаем», иль: «Могли б, да Не желаем», *См. примечания в конце книги.

Иль: «Если захотим сказать», иль: «Есть такие, Кто могли бы», Иль темною какой не выдадите речью, Что вам о мне известно. Этого не делать, – В чем при нужде вам божья милость да поможет, – Клянитесь.

Смирись, смирись, тревожный дух! – Так, господа, Любовно вам себя я поручаю; все, что Такой бедняк, как Гамлет, сделать может, Чтоб выразить свою любовь и дружбу, будет, Даст Бог, исполнено. Войдемте вместе, но Все палец на губах, прошу я вас.

Порвалась цепь времен; о, проклят жребий мой!

Зачем родился я на подвиг роковой!

Отдай ему, Рейнальд, ты эти деньги И письма.

Рейнальд любезный, ты весьма умно поступишь, О поведении его разведав раньше, Чем навестить его.

Так и хотел я, сударь.

Что ж, дельно, очень дельно. Так смотри же:

Сперва разведай, что в Париже за датчане, Кто и какие, чем и где живут, С кем знаются, что проживают. Если ты, Обиняком порасспросив об этом, Заметишь, что знаком им сын мой, то поближе Осведомись о нем и попрямей, как будто Он и тебе известен стороной; хотя бы Вот так: «Его отца я знаю и друзей, И самого отчасти». Понял ты, Рейнальд?

Отлично понял, сударь.

«И самого отчасти, но не близко.

Тот самый это, – он большой буян, способный На то-то и на то-то». Здесь ты на его Взводи, что хочешь, но, конечно, не такое, Что бы бесчестило его, – будь осторожен, – А все те резвые и буйные проказы, Что, как известно, свойственны свободе И юности.

Да, иль кутеж, божбу, страсть к поединкам, к ссорам И к волокитству – это можно.

Но это бы бесчестило его.

Ну, нет; ты это можешь посмягчить.

Лишь не взводи чего-нибудь похуже, будто Уж слишком невоздержан он; не в этом смысле.

Но на грешки его ты намекай умело, Как на дурные стороны свободы, На нрава пылкого взрыв или вспышки И крови необузданной кипенье.

Всем свойственное юношам.

Зачем тебе так поступать?

Да, сударь, знать Хотел бы я.

А в том и цель моя.

Я от уловки этой жду успеха.

Когда слегка ты тень на сына моего Набросишь, будто в тех делах не без греха он, Заметь:

Тот, у кого о нем выведывать ты будешь По перечисленным узнав порокам Виновного в них юношу, наверно Твое разделит мнение и скажет:

«Любезный», например, иль: «Друг», иль «Государь мой», Как принято там звать и говорить, смотря По человеку и стране.

А там станет он, – он станет, – что я хотел сказать?

Клянусь мессой, я хотел что-то сказать; на чем я остановился?

На словах «Твое разделит мнение», и «Друг, например», и «Государь мой».

«Твое разделит мнение»; ну да;

Его разделит так: «Я с этим господином Знаком; его вчера или на днях я видел, Или тогда-то с тем-то и, как вы сказали, Там он держал игру, там предавался пьянству, Там ссорился, играя в мяч». Или, быть может:

«Я видел, он входил в такой-то дом разврата», То есть в вертеп, и дальше в этом роде.

Приманка лжи подцепит рыбку правды.

Так мы, разумные и сметливые люди, Виляя в стороны и ловко уклоняясь, Путем неверным верный путь находим.

Так по советам ты моим и наставленьям Отыщешь сына моего. Ты понял, нет?

Бог с тобой; прощай.

Мой добрый господин!

За поведением его смотри и сам.

И пусть себе гуляет.

Ну что, Офелия! Да что с тобой?

Отец мой, ах отец! Я так перепугалась!

Чего? Господь с тобой.

Отец мой, в комнате своей я вышивала;

Принц Гамлет вдруг, в расстегнутом камзоле, Без шляпы, в неподвязанных и грязных, По щиколотку спущенных чулках;

С дрожащими коленями, бледнее Своей рубашки, с видом жалостным таким, Как будто вырвался из ада, чтоб вещать Об ужасах, предстал передо мною.

Любя тебя, с ума сошел?

Но, право, я боюсь, что так.

Взял за руку меня он, крепко сжал ее И, отступая на всю длину своей руки, Другую приложив к бровям, стал мне в лицо Глядеть так пристально, как будто срисовать Его хотел. Он долго так стоял И наконец, слегка мне руку покачав И трижды головой кивнув вот так, Вздохнул так горестно и так глубоко, Как будто разрывалась грудь его И прекращалась жизнь. Потом меня пустил он;

И повернув лицо ко мне через плечо, Дорогу он без глаз, казалось, находил;

Он без их помощи дошел до двери, И блеск их до конца был обращен ко мне.

Пойдем со мной; найти хочу я короля.

Прямое то безумие любви;

Есть свойство страшное у ней губить себя И волю приводить к отчаянным поступкам, Как и у всех страстей, присущих нашей Природе на земле. Мне это жаль.

Ты резких слов ему не говорила?

Нет, мой отец, но, как велел ты, писем Его не принимала я и не пускала Его к себе.

Вот что свело его с ума.

Жаль, что о нем судил я так небрежно И опрометчиво. Я думал, что шалит он И погубить тебя намерен. Подозренья Проклятые! Клянусь, наш возраст также склонен Уж слишком далеко в расчетах заходить, Как молодежи свойственно нуждаться В благоразумии. Идем же к королю.

Он это должен знать: бед больше от молчанья Произойдет, чем гнева от признанья.

Трубы. Входят король, королева. Розенкранц, Привет вам, Розенкранц и Гильденстерн!

Мы очень видеть вас желали, и к тому же Нужда в услугах ваших нам велела Поспешно вызвать вас. Вы кое-что слыхали О перемене в Гамлете; я оттого Так говорю, что в нем ни внешний человек, Ни внутренний не сходен с прежним. Что Иное, как не смерть отца, могло Его настолько разума лишить, Я не придумаю. Прошу обоих вас, Воспитанных с ним вместе с юных дней К нему и нравом близких, и летами:

Здесь при дворе вы нашем согласитесь Остаться несколько, чтоб обществом своим Его привлечь к забавам и разведать При случае, чего другого нет ли, Неведомого нам, что так его печалит И что узнав, ему могли бы мы помочь Он много говорил о вас, и я Уверена, нет двух людей на свете, К которым больше он привязан. Если Предупредительны настолько и любезны Вы будете, у нас повременив немного, Чтоб исполнению помочь надежды нашей, Мы вас вознаградим за это пребыванье, Как царской благодарности пристойно.

Ваши Величества могли б державной власти Свою нам волю выразить не в просьбе, А в повеленье.

Оба, повинуясь, Мы отдаем себя всецело вам и, к вашим Стопам услуги повергая, ждем Распоряжений.

Спасибо, Розенкранц и милый Гильденстерн.

Спасибо, Гильденстерн и милый Розенкранц.

Я убедительно прошу вас навещать Столь изменившегося сына. – Кто-нибудь Из вас пусть к Гамлету проводит их.

Дай Бог, чтоб наш приезд и поведенье были Ему приятны и полезны.

Розенкранц, Гильденстерн и некоторые служащие Мой государь, с весельем возвратилось Посольство из Норвегии.

Всегда ты добрые приносишь вести.

Неправда ль, государь? Поверьте, ваше Величество, как господу душой, Так службой королю принадлежу я.

И думается мне, – или мой мозг утратил Способность в важном деле нападать На верный след – главнейшую причину Безумья Гамлета я угадал.

О говори, я так хочу об этом слышать!

Сперва послов примите; на пиру мое Известье будет лакомым кусочком.

Так окажи им честь и сам сюда введи их.

Он говорит, моя Гертруда, что нашел Расстройства Гамлета источник и причину.

Но главная, я полагаю, смерть Его отца и наш поспешный брак.

Полоний возвращается с Вольтимандом и Корнелием.

Друзья мои, привет вам!

Скажи нам, Вольтиманд, что брат норвежец шлет?

Приветствия и благопожеланья.

Во-первых, он велел остановить Набор, затеянный племянником; он думал, Что то готовятся идти войной на Польшу;

Но, ближе вникнув, он узнал, что это с вашим Величеством хотят войны. И, огорчившись, Что так болезнь его, и возраст, и бессилье Во зло употребляют, задержать Велел он Фортинбраса. Тот явился вскоре И, выслушав укор норвежца, в заключенье Дал дяде слово никогда на ваше Величество не подымать оружья.

В избытке радости тогда старик норвежец В год по три тысячи ему назначил крон И порученье дал войной на Польшу Вести уж навербованных солдат.

Затем, как тут изложено, он просит, Чтоб разрешить изволили вы путь Для этой цели чрез владенья ваши При обеспеченье и при условьях, Как тут написано.

Мы это одобряем И, прочитав и дело на досуге Обдумавши, ответим. А пока Благодарим за труд, исполненный успешно.

Ступайте отдохнуть; мы ночью попируем.

С приездом поздравляю!

Это дело Улажено удачно. – Рассуждать О том, что царственность такое, что есть долг, И почему день – день, ночь – ночь и время – время Не значит ли день, ночь и время тратить даром?

А так как краткость есть душа ума, А многословье – лоск наружной оболочки, Я буду краток. Ваш достойный сын безумен:

Безумен, говорю я; а безумье Есть не иное что, как просто быть безумным.

Больше дела и прикрас поменьше.

Тут нет прикрас, клянусь вам, королева.

Безумен он, то правда; правда, это жаль, И жаль, что это правда. – Оборот дурацкий! – Довольно, говорить я буду без прикрас.

Допустим, что безумен он; осталось Найти причину этого аффекта, Или, вернее, этого дефекта:

Не без причины же аффект дефектный этот.

Вот что осталось, а в остатке вот что:

Есть дочка у меня, – есть до тех пор, покуда Она моя; – она по долгу послушанья, Заметьте, это мне дала. Судите ж, взвесив:

«Небесной, идолу души моей, прекраснейшей Офелии». – Это дурная фраза, пошлая фраза, «прекраснейшей» – пошлая фраза. Но слушайте дальше. Вот:

«Пусть на несравненной, белой ее груди эти строки» и проч.

Ей Гамлет это пишет?

Минутку потерпите: все вам доложу я.

«Не верь, что звезд огонь сияет, Что солнце путь свершает свой, О милая Офелия, мне плохо удаются стихи. Я не умею влагать моих вздохов в размеренные строки; но что я люблю нежно, моя нежная, – верь тому. Прощай. Твой навеки, самая дорогая моя, пока душа еще в этой оболочке. Гамлет».

Мне дочь послушная вот это показала;

За ней ухаживал, когда, и где, и как, Как приняла она Его любовь?

Как судите вы обо мне?

Как о почтенном, верном человеке.

Я б это доказать хотел. А как судили б Вы обо мне, когда, узнав, что возгорелась Его любовь,– а я ее заметил раньше, Чем дочь сказала мне, – да, как судили б вы С ее величеством, супругой вашей, если б Изобразив пюпитр иль записную книжку, Глаза зажмурив, я безгласен был и нем, Иль праздно на любовь взирал бы эту?

Как бы судили вы? Нет, круто приступил Я к делу и сказал молоденькой моей Девице: «Гамлет – принц, не пара он тебе.

Нет, не бывать тому». И дал ей наставленье Остерегаться встреч, не принимать подарков И посланных к себе не допускать.

Она вкусила плод моих советов, И он, отвергнутый, – я вкратце доскажу, – Вдруг загрустил, потом от пищи отказался, Потом лишился сна, потом ослаб, потом Рассеян стал и так, все опускаясь, впал В безумье, что теперь им овладело И всех нас огорчает.

Вот отчего, ты думаешь?

Случилось ли хоть раз, хотелось бы мне знать, Чтоб положительно сказал я: «это так», Когда бывало иначе?

Я голову даю на отсеченье, если Оно не так. Я правду разыщу, когда Мне обстоятельства помогут, будь хоть в центре Земли она сокрыта.

Вы знаете, он здесь часами иногда По галерее ходит.

В такое время дочь к нему пущу я, А вы со мной за занавеску спрячьтесь, Чтоб видеть встречу их. И если не влюблен он И не из-за нее в рассудке помешался, – Мне не в совете заседать, а мызу С извозом содержать.

Вот он идет, читая; как печален, бедный!

Уйдите, я прошу, уйдите оба.

Сейчас я подойду к нему. – Король, королева и служащие уходят.

Позвольте Узнать, как добрый мой принц Гамлет поживает?

Прекрасно, слава Богу.

Меня вы узнаете, принц?

Отлично узнаю, ты торговец живностью.

Так я желал бы, чтоб ты был так же честен.

Ну да: в этом мире едва ли найдется один честный человек из десятка тысяч.

Принц, это истинная правда.

Уж если в дохлой собаке червей зарождает солнце, божество, лучи которого ласкают падаль, то. Есть у тебя дочь?

Не давай ей гулять на солнце: зачатие есть благодать, но только не для твоей дочери. Поберегись, мой друг.

Что вы этим хотите сказать? (В сторону.) Все про мою дочь. Однако он не сразу меня узнал; он меня назвал торговцем живностью. Он далеко зашел, далеко. Правда, любовь и мне в молодости причиняла много неприятностей, почти как ему. Я снова заговорю с ним. – Что вы читаете, принц?

А о чем речь, принц?

Я спрашиваю, принц, о чем речь в вашей книге?

О клевете. Негодяй сатирик тут говорит, что у старых людей бороды седые, что лица у них сморщенные, что у них сочится из глаз густая жидкость вроде сока сливного дерева, что они лишены всякого смысла и что в то же время у них очень слабы поджилки. И хотя я твердо и глубоко всему этому верю, но считаю неприличным об этом писать.

Да и ты сам был бы одних со мною лет, если б мог пятиться назад, как рак.

Хоть и безумно, а толково. – Принц, вы бы ушли от сквозного ветра.

Это действительно было бы не на сквозном ветру. (В сторону.) Как иногда его ответы метки! Хорошо, что безумье часто находчиво там, где бы не справиться рассудку и здравому уму. Оставлю его и сейчас же придумаю, как бы устроить встречу между ним и дочерью. – Могу ли я, принц, получить позволение почтительно вас покинуть?

Ты не мог бы получить от меня ничего, с чем бы я охотнее расстался, – кроме жизни, кроме жизни, кроме жизни.

Несносный старый дурень!

Входят Розенкранц и Гильденстерн.

Вы принца Гамлета найти хотите?

Милые друзья мои! Как поживаешь, Гильденстерн?– А, Розенкранц? Что братцы, как живется вам обоим?

Как незначительным сынам земли.

Мы счастливы уж тем, что счастливы не слишком;

Ведь мы не пуговка на колпаке Фортуны.

Но не подошвы башмаков ее?

Значит, вы ближе к ее талье, или к центру ее благосклонности?

Ближе к лону Фортуны? О, конечно: ведь она грешница.

Ничего, принц, кроме разве того, что мир стал честнее.

Стало быть, близок Судный день; но ваша новость не верна. Дайте порасспросить вас подробнее: чем провинились вы, милые мои друзья, перед Фортуной, что она присылает вас сюда в тюрьму?

Тогда и весь свет тюрьма.

Превосходная, со множеством отделений, застенков и камер; и Дания – одна из худших.

Мы думаем о ней не так, принц.

Значит, для вас она не такова, потому что нет ничего хорошего или дурного, но мысль делает его тем или другим.

Для меня она тюрьма.

Так ваше честолюбие делает ее такою; она слишком тесна для вашей души.

Боже мой, я бы и в ореховой скорлупе считал себя властелином необъятного пространства, если б только не дурные сны.

Эти-то сны и суть честолюбие, потому что самая сущность честолюбия есть только тень сна.

Да и самый сон только тень.

Это верно; честолюбие так воздушно и неуловимо, что я считаю его только тенью тени.

Значит, наши нищие имеют тело, а наши государи и пресловутые герои – тени нищих. Не пойти ли нам ко двору? Я, право, не могу рассуждать.

Мы к вашим услугам.

Не говорите так: я не хочу смешивать вас с прочими моими слугами, потому что, – говорю, как честный человек,– они невозможно дурны. Но возвратимся на торную дорогу дружбы: что делаете вы в Эльсиноре?

Хотели вас проведать; нет другой причины.

Нищий, как я, даже и благодарностью беден. Но все же благодарю вас, хотя, конечно, друзья мои, моя благодарность не стоит и полушки. Не посылали ли за вами? Собственное ли это ваше желание? Добровольно ли вы меня навестили? Скажите, будьте со мной искренни, скажите, говорите же!

Да что хотите, только ответьте на вопрос. За вами посылали; в ваших глазах есть что-то вроде признания, и ваша скромность не может этого скрыть. Я знаю: наш добрый король с королевой за вами посылали.

Для какой цели, принц?

Это-то вы и должны мне объяснить. Но умоляю вас правами нашего товарищества, согласием нашей молодости, обязанностями нашей неизменной любви и всем еще более дорогим, чем бы мог заклинать человек покрасноречивей меня, будьте со мной искренни и правдивы: посылали за вами или нет?

О, я вижу вас насквозь! – Если вы меня любите, не запирайтесь.

Да, принц, за нами посылали.

И я сам скажу вам зачем; таким образом моя дальновидность предупредит ваше признание, и ваша верность королю и королеве ни на волос не пострадает. За последнее время – сам не знаю отчего – я утратил всю мою веселость, бросил все обычные упражнения; и действительно, я в таком тяжелом настроении, что земля, это чудесное творение, кажется мне бесплодным утесом. Видите ли? Этот прекрасный, воздушный шатер, это великолепно раскинувшееся небо, величественный свод, убранный золотыми огнями, представляется мне не чем иным как гадким и заразительным скоплением паров. Что за создание человек! Как он благороден разумом! Как безграничен в своих способностях! Как изумительно изящен и видом, и движениями!

Как подобен ангелам своими деяниями, а разумением – самому Богу! Он – краса вселенной: венец творения! И все же, что мне эта квинтэссенция праха? Не по душе мне человек, и женщина тоже, хотя вы, судя по вашей усмешке, и сомневаетесь в этом.

Принц, у меня и на уме этого не было.

Отчего же вы усмехались, когда я сказал, что человек мне не по душе?

Я думаю, принц, что уж если человек вам так не по душе, то довольно сухой прием ожидает здесь актеров, мы обогнали их дорогой. Они явятся сюда, чтобы предложить вам свои услуги.

Играющего королей я приму с удовольствием; его величество получит от меня должную дань. Мечу и щиту отважного рыцаря дело найдется. Любовник не будет вздыхать даром. Комик благополучно доиграет свою роль до конца.

Шут рассмешит даже тех, у кого от кашля першит в легких, а героине никто не помешает свободно изливать ее чувства, разве что ее белые стихи будут прихрамывать. Что это за актеры?

Те самые, что, бывало, доставляли вам столько удовольствия: городские трагики.

Отчего же они странствуют? Оставаться на одном месте им выгоднее вдвое: как для известности, так и для кармана.

Я думаю, что им запретили представления в городе вследствие последних нововведений.

Так же ли они славятся, как в то время, когда я был в городе? Так же ли их посещают?

Почему же? Или они испортились?

Нет, они все так же старательно относятся к своему делу.

Но там завелся целый выводок детей, маленьких птенчи ков, которые громко выкрикивают свои роли, за что им неистово хлопают. Они теперь в ходу и так ругают заурядные сцены,– как они их называют, – что многие из носящих шпагу, боясь гусиных перьев, не смеют туда ходить.

Как, дети? Кто их содержит? Что им платят? Будут они заниматься своим ремеслом, пока у них не изменится голос? Не скажут ли они потом, если дорастут до странствующих актеров, – а это, вероятно, случится, если у них не окажется никаких средств,– что авторы, заставлявшие их декламировать против их же будущности, сделали им много зла?

Правда, много было шуму с обеих сторон, и общество не считало за грех натравливать в этом споре одних на других.

Было время, когда пьеса не давала сбора, если поэт и актеры не доходили до кулачной расправы.

О, много было пробитых голов.

И мальчики победили?

Да, принц, и Геркулеса, и его ношу ‡.

Это не слишком удивительно. Ведь, мой дядя – король Дании, и те, которым хотелось строить ему рожи при жизни моего отца, теперь дают двадцать, сорок, пятьдесят, даже сто дукатов за маленький его портретик. Черт возьми, в этом есть что-то противуестественное, до чего философии не мешало бы добраться.

Намек на театр Глобус, перед которым было изображение Геркулеса с глобусом на плечах.

Господа, я рад вас видеть в Эльсиноре. Дайте руки. Вежливость и любезность – принадлежность радушия; вот я и хочу быть с вами как можно радушнее, чтобы прием актеров (с которыми, скажу вам, я должен быть учтив), не показался ласковее моего обхождения с вами. Добро пожаловать. Но мой дядя-отец и тетка-мать обманулись.

В чем, милый мой принц?

Я помешан только при норд-норд-весте, а при южном ветре сумею отличить кукушку от ястреба.

Слушай, Гильденстерн,– и ты тоже; на каждое ухо по слушателю: этот большой младенец до сих пор не вышел из пеленок.

Он, может быть, попал в них во второй раз. Говорят, старость – второе детство.

Я предсказываю, что он пришел доложить мне об актерах; увидите. – Ты прав, мой друг; в понедельник утром;

Принц, я имею сообщить новость.

И я имею сообщить новость. Когда Росций был актером в Риме.

Актеры сюда и приехали, принц.

И каждый актер был верхом на осле.

Лучшие актеры в мире, как для трагедий, комедий, пьес исторических, пасторальных, пасторально-комических, историко-пасторальных, трагиисторических, трагикомико-историко-пасторальных, сцен, не подходящих ни под какой разряд, так и для поэм, ничем не ограниченных. Для них Сенека не слишком тяжел и Плавт не слишком легок. Им нет подобных для исполнения сочинений, как строго правильных, так и свободных.

О, Иеффай, судья израильский, какое у тебя было сокровище!

Какое было у него сокровище, принц?

«Одна только дочка была у него, И очень ее он любил».

Разве я не прав, старый Иеффай?

Если вы называете меня Иеффаем, принц, то правда, у меня есть дочь, и я очень ее люблю.

Нет, совсем это из того не следует.

Так что же, принц, из того следует?

«Ему выпал удел, как Господь повелел. «

А дальше ты знаешь:

«И случилося так, что попал он впросак».

Продолжение ты найдешь в первой строфе святочной песни; вот входят виновники этого перерыва.

Добро пожаловать, господа, добро пожаловать. Я рад вас видеть. Добро пожаловать, друзья.– О, старый друг! Как твое лицо обросло с тех пор, как мы не видались; или ты явился в Данию, чтобы запугать меня бородой? – А, юная моя героиня! Клянусь пресвятой девой, вы, государыня моя, с тех пор, как я вас видел, приблизились к небу на целый каблук. Молитесь Богу, чтобы ваш голос не надтреснул, как негодная монета. –– Господа, добро пожаловать.

Но скорее к делу. Как французские сокольники, мы напустим на все, что ни завидим. Ну, какой-нибудь монолог.

Покажи-ка свое искусство; прочти какой-нибудь страстный монолог.

Какой же монолог, принц?

Ты как-то говорил мне монолог, который никогда не читался на сцене; а если и читался, то не более одного раза, так как пиеса, помнится, не понравилась большинству. Она была бисером для свиней. Но, по-моему и по словам тех, чье мнение о таких вещах я ставлю выше своего, это была прекрасная пиеса, с хорошо распределенными сценами, написанная и просто, и с искусством. Помню, говорили, что в стихах нет соли для придания смыслу остроты, а в выражениях нет такого смысла, за который обвинили бы автора в вычурности. Называли это хорошею манерой, столько же умеренною, сколько приятною, и находили больше красоты, чем прикрас. Я любил там главным образом один монолог, рассказ Энея Дидоне, и в особенности, где он говорит про убийство Приама. Если он остался у тебя в памяти, начни с этой строчки, – постой, постой:

«Свирепый Пирр, Гирканскому подобный зверю», – нет, не так; но начинается с «Пирра». – «Свирепый Пирр в доспехах черных, мрачных, Как замыслы его, подобен ночи был, Когда лежал сокрыт в предательском коне;

Их страшный черный цвет теперь сменил другим он, Еще ужаснейшим: от головы до ног Он весь побагровел, как в мерзостном уборе, В крови отцов, жен, дев и сыновей; она, Засохнув, запеклась на нем в пожаре улиц, Что грозно пламенем зловещим убиенью Светили горожан. Палим огнем и гневом, Измаран кровью липкою, с глазами, Как уголья, Пирр в адской злобе старца Приама ищет». – Теперь продолжай ты.

Ей-богу, принц, хорошо прочитано, верным тоном и с большим чувством.

«Вот его настиг он. Тщетно Царь бьется с греками: старинный меч руке Не повинуется, где пал, там и лежит, И воли нет над ним. Боец неравный, Пирр На старца ринулся, широко замахнулся, – Но лишь взвился со свистом грозный меч, Пал царь расслабленный. Недвижный Илион, Как будто ощутив его паденье, в прах Пылающей вершиной рухнул. Страшный грохот Слух Пирра приковал; и вот, упасть готовый На дряхлую главу маститого Приама, Меч Пирра словно в воздухе застыл.

И как злодей, изображенный кистью, Колебляся меж волей и деяньем, Стоял в раздумье Пирр.

Но как мы часто видим перед бурей:

Молчанье в небесах, недвижны тучи, Безмолвен буйный ветер, и на земле внизу Тишь мертвая, пока зловещий гром Не грянет в воздухе; – так, недвижим минуту, Пирр снова запылал проснувшеюся местью.

И никогда, куя для Марса броню, Несокрушимую вовек, Циклопов молот Не упадал так тяжко, как кровавый Меч Пирра на Приама пал.

О стыд, бесстыжая Фортуна! Боги, Всем сонмом власть у ней вы отнимите;

И колеса ее переломав и обод, И спицы, ступицу с холма небес в глубь ада К бесам скатите вы!» Это слишком длинно.

Цирюльник мог бы это укоротить, как твою бороду. — Продолжай, все, кроме кривлянья шутов да скоромных рассказов, наводит на него сон. Продолжай;

«Когда б царицу кто полунагую видел!» «Полунагую царицу»?

Это хорошо; «полунагую царицу», хорошо.

«Босая мечется она; слезами хочет Залить пожар. Чело, что было диадемой, Увенчано, платком повязано; взамен Одежды простыня, захваченная в страхе, Ей истощенные прикрыла чресла.

Кто б это видел, речью полной яда Провозгласил бы тот Фортуны вероломство;

И сами боги, если б увидали, Как на глазах у ней, злорадно издеваясь, Пирр искрошил мечом ее супруга труп, И услыхали взрыв ее стенаний, – Иль уж ничем земным нельзя богов растрогать, – Они бы сжалились, и пламенные очи Небес слезами б залились».

Посмотрите, он изменился в лице, и в глазах у него слезы. – Пожалуйста, довольно.

Хорошо; ты вскоре доскажешь мне остальное. – Ты позаботишься, любезный, чтоб актеров хорошенько поместили?

Слышишь, чтобы с ними хорошо обходились: ведь они отражение и краткая хроника современности. Для тебя злая эпитафия после смерти лучше, чем их дурной отзыв при жизни.

Я обойдусь с ними, принц, как они того заслуживают.

Да нет, черт возьми, гораздо лучше! Если с каждым обходиться, как он того заслуживает, то кто бы избежал розог?

Обойдись с ними, как бы подобало твоей собственной чести и достоинству. Чем меньше они заслуживают, тем больше будет заслуги в твоей любезности. Проводи их.

Ступайте за ним, друзья. Завтра мы посмотрим представление.

Полоний уходит с актерами, кроме первого.

– Послушай, старый друг, можете ли вы сыграть «Убийство Гонзаго»?

Мы посмотрим это завтра вечером. А можете, ежели понадобится, выучить монолог в двенадцать или шестнадцать строк, который я напишу и вставлю туда? Можете или нет?

Отлично. Ступай за тем господином; да смотри, не издеваться над ним. (Первый актер уходит.) – Друзья мои, я расстаюсь с вами до вечера. Рад вас видеть в Эльсиноре.

Розенкранц и Гильденстерн уходят.

– Наконец-то я один!

О, что я за дрянной, ничтожный человек!

Не возмутительно ль, что тот актер Одним лишь вымыслом, одною мнимой страстью Умеет так свою настроить душу, Что, повинуясь ей, лицо его бледнеет, Он слезы льет, черты являют ужас, голос Дрожит и каждое движенье отвечает Его мечте? И все из-за чего?

А что Гекубе он или ему Гекуба, Чтоб плакать из-за ней? Что было б с ним, когда Имел страдания он повод и причину, Как я? Слезами он всю сцену затопил бы, Всем растерзал бы слух неистовою речью, Виновного с ума бы свел, бледнеть заставил Невинного, невежду возмутил бы И ужаснул бы слух и зрение толпы.

Ая– Бездельник вялый, малодушный, ротозей, На дело не способный, изнывая, И даже постоять и словом не могу За короля, чья власть и жизнь столь дорогая Похищены так подло. Или трус я?

А если подлецом кто назовет меня?

Мне череп раскроит? Клок бороды мне вырвав, Швырнет его в лицо мне? За нос дернет? Глотку Заткнет мне словом «лжец»? Когда б кто это сделал?

Что ж, я б и это снес. Уж сердце у меня Не голубиное ль, или нет желчи вовсе, Чтобы горька была обида мне? А то Давно всех коршунов я напитал бы трупом Мерзавца этого. Кровавый, блудный изверг!

Безжалостный, развратный, подлый, гнусный изверг!

Но что я за осел! Какая храбрость! Я, Сын милого, убитого отца, И небом к мести призванный, и адом, Я, как развратница, словами сердце тешу И разражаюсь руганью, как баба, Как судомойка!

О, стыдно! Фу! Воспрянь, мой разум! – Я слыхал, Что люди с совестью нечистой, глядя, На драму, так потрясены бывали Искусною игрою, что тут же признавались В злодействах. Хоть язык убийству не дан, все ж Заговорит оно чудесной речью. Пусть Актеры что-нибудь такое вроде Убийства моего отца сыграют Пред дядей; за его следить я стану взглядом, Вопьюсь в него глазами; дрогни он, – Я буду знать, что делать. – Призрак, мне представший, Мог быть и дьявол, а ведь он принять И обольстительный умеет вид. Быть может, Что видя как я слаб и как уныл (причем Сильнее власть его), меня он завлекает, Чтоб гибели обречь. Улики я хочу Вернее той. Поставлю драму я, Чтоб уловить в ней совесть короля.

АКТ III

Входят король, королева, Полоний, Офелия, И никаким путем вам не узнать, к чему Он притворяется безумным? Отчего Покой его души так грубо возмущен Мятежным и опасным исступленьем?

Он сознается сам, что чувствует расстройство.

Но ни за что не выдает причины.

И на расспросы он не поддается наши, Увертываясь с хитростью безумья, Когда хотим его заставить мы признаться, Что в самом деле с ним.

Он хорошо вас принял?

Но очень сдерживать себя старался.

Охотно спрашивал, но на вопросы наши Давал ответы скупо.

Вы пытались Уговорить его развлечься?

Так, государыня, случилось, что актеров Мы обогнали на пути. Об них ему Сказали мы, и он как будто рад был Узнать о том. Они здесь, при дворе, И им уж, кажется, приказано играть Пред ним сегодня вечером.

И чрез меня он приглашает ваши Величества послушать и взглянуть.

Весьма охотно; очень рад, что он В таком расположенье.

Друзья мои, его должны вы подстрекать И вкус поддерживать к таким забавам.

Розенкранц и Гильденстерн уходят.

Гертруда, дорогая, Уйди и ты. Тайком за Гамлетом послали Мы, чтобы встретиться как бы случайно мог Он здесь с Офелией.

Ее отец и я так поместимся, Что, видя все, для них невидимо мы будем Верней о встрече их судить и из того, Как с ней он обойдется, заключим, Томление любви иль что другое Его так угнетает.

Тебе ж, Офелия, желаю, чтобы в милой Красе твоей была счастливая причина Расстройства Гамлета; и качества твои Вернут на прежний путь его, надеюсь, к чести Обоих вас.

Прохаживайся здесь, Офелия. – А мы, Когда изволите, там спрячемся.

Ты книгу Читай, чтоб оправдать свое уединенье Занятьем этим. Часто в том мы грешны, – И это знают все, – что видим благочестья И святостью обсахарить умеем И черта самого.

О, это слишком верно!

Как больно речь его мою бичует совесть!

Блудницы нарумяненные щеки Под краскою не больше безобразны, Чем грех мой под прикрасами речей.

Идет он; государь, нам надо скрыться.

Быть иль не быть? Вот в чем вопрос.

Сносить в душе с терпением удары Пращей и стрел судьбы жестокой или, Вооружившись против моря бедствий, Борьбой покончить с ними? Умереть, уснуть – Не более; и знать, что этим сном покончишь С сердечной мукою и с тысячью терзаний, Которым плоть обречена, – о, вот исход Многожеланный! Умереть, уснуть;

Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот оно!

Какие сны в дремоте смертной снятся, Лишь тленную стряхнем мы оболочку, – вот что Удерживает нас. И этот довод – Причина долговечности страданья.

Кто б стал терпеть судьбы насмешки и обиды, Гнет притеснителей, кичливость гордецов, Любви отвергнутой терзание, законов Медлительность, властей бесстыдство и презренье Ничтожества к заслуге терпеливой, Когда бы сам все счеты мог покончить Каким-нибудь ножом? Кто б нес такое бремя, Стеная, весь в поту под тяготою жизни, Когда бы страх чего-то после смерти, В неведомой стране, откуда ни единый Не возвращался путник, воли не смущал, Внушая нам скорей испытанные беды Сносить, чем к неизведанным бежать? И вот Как совесть делает из всех нас трусов;

Вот как решимости природный цвет Под краской мысли чахнет и бледнеет, И предприятья важности великой, От этих дум теченье изменив, Теряют и названье дел. – Но тише!

Прелестная Офелия! – О нимфа!

Грехи мои в молитвах помяни!

Принц милый, Как поживали вы все это время?

Благодарю покорно; хорошо.

Есть у меня от вас воспоминанья, принц, Давно хотелось мне их возвратить; прошу вас, Возьмите их теперь.

Нет, никогда тебе Я ничего не подарил.

Вы подарили их, я знаю, и с речами Такими нежными, что эти вещи Мне дороги вдвойне; их аромат утрачен:

Возьмите их. В дарах для сердца нет значенья, Когда дарившего прошло расположенье.

Ха, ха! Ты честная девушка?

Принц, что вы хотите сказать?

А то, что если ты честная и красивая девушка, то твоей девичьей чести не надо бы знаться с красотой.

С кем же, принц, красоте лучше водиться, как не с девичьей честью?

Да, правда; потому что скорее власть красоты развратит девичью честь, чем сила девичьей чести уподобит себе красоту. Прежде это был парадокс, но наше время доказало это. Я когда-то тебя любил.

Да, принц, вы давали мне повод этому верить.

Тебе не следовало верить мне, потому что добродетель не может так привиться к нашему старому дереву, чтобы в нас не отзывалось прежним. Я тебя не любил.

Тем больше была я обманута.

Иди в монастырь; зачем тебе разводить грешников? Я и сам скорее честен, а все же могу упрекнуть себя в таких вещах, что лучше бы мать меня не рождала. Я очень горд, мстителен, честолюбив; способен на столько преступлений, что не хватило бы мыслей их придумать, ни воображения их изобразить, ни времени совершить их. И зачем таким, как я, людям ползать между небом и землей? Все мы отъявленные негодяи; не верь никому из нас! Иди себе своей дорогой в монастырь. Где твой отец?

Пусть запирают за ним двери, чтоб он нигде не разыгрывал дурака, как только у себя дома. Прощай!

О небеса, помогите ему!

Если ты выйдешь замуж, вот какое проклятье дам я тебе в приданое; будь целомудренна, как лед, чиста, как снег, и все-таки не избежать тебе клеветы. Иди в монастырь; прощай. Или, если тебе уж так хочется замуж, выходи за дурака; ибо умные люди слишком хорошо знают, каких вы делаете из них чудовищ. Иди в монастырь, и поскорее.

О, силы небесные, исцелите его!

Слышал я и о том, как вы румянитесь, много слышал.

Бог дал вам одно лицо, а вы делаете себе другое; вы ходите вприпрыжку, ломаетесь, жеманно пришептываете; вы издеваетесь над божьими созданиями, а сами прикрываете наивностью свое распутство. Поди, с меня довольно. Вот что свело меня с ума. Я говорю: не надо нам больше батраков;

те, которые уже женаты, – все, кроме одного, пусть себе живут; а остальные пусть остаются, как были. Иди в монастырь.

О, что за светлый ум погиб! Взор царедворца, Меч воина, речь мудреца, надежда, цвет Прекрасной родины, изящества пример И лоска образец, цель подражанья Для подражателей – все, все исчезло!

И мне, несчастнейшей, глубоко удрученной, Мед сладкозвучных клятв его вкусившей, видеть, Что этот царственный и светлый ум расстроен, Как дребезжащий звон колоколов разбитых;

Что этот юности цветущей дивный образ Безумьем искажен. Горька судьба моя, Что это видела, что это вижу я!

Любовь? Нет, не она его так удручает;

В его словах, хоть в них недоставало связи, Безумья не видать. В душе его есть что-то, Над чем его унынье тяготеет;

И я боюсь, что породить оно Опасность может. Чтоб ее избегнуть, Я принял быстрое решенье И вот придумал что: пусть в Англию поспешно Он едет требовать невыплаченной дани;

Моря и страны новые, быть может, Разнообразными предметами рассеют То, что таится в сердце у него, Над чем он, голову ломая, из себя Выходит. Как ты думаешь об этом?

Оно поможет; но я все же полагаю, Что повод и начало этой грусти В отвергнутой любви. – Офелия, ну что?

Не повторяй, что говорил принц Гамлет;

Мы все подслушали. – Как, государь, угодно;

Но после пьесы, с вашего согласья, Пусть королева-мать наедине его Упросит высказать свою печаль и будет Покруче с ним; а мне подслушать их позвольте.

Уж если ей его не разгадать, Пошлите в Англию его или заприте, Как мудрость вам внушит.

Так и поступим с ним.

Безумию князей надзор необходим.

Говори монолог, пожалуйста, как я читал тебе его, не болтая языком; если ты будешь его выкрикивать, как делают многие ваши актеры, пусть лучше мои стихи говорит уличный разносчик. И не слишком пили воздух рукою, вот так; делай все полегоньку. Потому что и в самом потоке, в самой буре и, так сказать, в вихре страсти тебе надо приобресть и сохранять умеренность, которая придавала бы ему мягкость. О, я возмущаюсь до глубины души, когда слышу, как какой-нибудь здоровенный парень, в косматом парике раздирает страсть в клочки, в лоскутья и терзает уши черни, которая большей частью ничего не смыслит, кроме необъяснимой пантомимы и крика. Я бы охотно отодрал такого господина за это коверканье злодея; это чудовищнее самого чудовищного царя Ирода. Пожалуйста, избегай этого.

Я ручаюсь за это вашему высочеству.

Не будь и слишком сдержан, но пусть тобой руководит твой собственный смысл: согласуй действие со словом, а слово с действием и, главное, смотри, не переступай за естественную простоту. Потому что всякое преувеличение противоречит сущности игры, цель которой, как прежде, так и теперь, была и есть как бы подставить зеркало природе: показывать добродетели ее собственные черты, пороку – его собственный образ, а нашему веку и воплощению времени – их подобие и отпечаток. Все это, преувеличенное или слишком слабо переданное, хоть и рассмешит несведущих, не может не оскорбить знатоков, а суждение и одного из этих последних должно в твоих глазах перевешивать целый театр первых. О, есть актеры, и я видал их иг ру и слыхал, как их хвалят, и даже очень хвалят, которые, — я ничего не прибавляю, — не походя ни говором, ни движеньями не только на христиан, но даже и на язычников, и на людей вообще, так возятся и вопят, что думал:

уж не сотворены ли они какими-нибудь поденщиками природы, — и прескверно сотворены, — до того отвратительно было это подражание человечеству.

Я полагаю, что мы значительно отделались от этого, принц.

О, надо совершенно от этого отделаться. И пусть те, которые играют у вас шутов, говорят не более, чем им назначено. Есть между ними такие, что сами смеются для того, чтобы несколько пустых зрителей тоже заставить смеяться, тогда как в это время надо сосредоточивать внимание на главном месте пьесы; это скверно и показывает самое жалкое честолюбие в глупце, который так поступает. Идите, приготовьтесь.

Входят Полоний, Розенкранц и Гильденстерн.

Ну, что, посмотрит ли король на представленье?

И королева так же, и сейчас же.

Вели актерам торопиться.

Не поторопите ли их вы оба также?

Розенкранц и Гильденстерн уходят.

Я здесь, принц дорогой, к услугам вашим.

Ты – самый верный человек, Гораций, Из всех, с кем мне случалось сходиться.

Не думай, чтоб я льстил;

Какой мне прибыли ждать от тебя? Достатков Нет за тобой, а есть лишь здравый смысл, чтоб сытым Быть и одетым. И к чему льстить бедным?

Пусть роскошь глупую язык слащавый лижет И гнутся гибкие колени там, где можно Корысти ползаньем добиться. Слышишь ли?

С тех пор, что в выборе душа моя вольна И различать людей умеет, на тебе Легла печать ее избранья. Ты из тех, Кто, все перестрадав, как будто не страдал, Кто с равной благодарностью встречает Удары и дары судьбы. И счастлив тот, В ком кровь с рассудком слиты так удачно, Что дудкою в руках фортуны он не станет Звучать по прихоти ее. Найди мне Такого, кто не раб страстей, и в самом сердце, Да, в сердце сердца заключу его я, Как заключил тебя. Но бросим это.

Пред королем сейчас сыграют драму;

Есть сцена в ней одна, похожая на то, Что я рассказывал тебе про смерть отца.

Прошу тебя, когда дойдет до этой сцены, Ты наблюдай всей силою души За дядею моим. И если тайный грех Его при месте том себя не обнаружит, То, значит, адский дух являлся нам, И мнительность моя черна, как наковальня Вулкана. Тщательней следи за ним.

Мой взор к его лицу прикован будет; после ж Сравним мы наши мнения о том, Каков он нам покажется.

Извольте; если ж Он скрадет хоть одну черту во время драмы И выскользнет у нас, я заплачу за кражу.

Идут; я полоумным притворюсь.

Датский марш. Трубы. Входят король, королева, Полоний, Офелия, Розенкранц, Гильденстерн, прочие придворные, служащие и стража с факелами.

Как поживает наш племянник Гамлет?

Превосходно, живу, как хамелеон, воздухом, начиненным обещаниями. Вам и каплуна так не откормить.

Я не подавал повода такому ответу, Гамлет; это не мои слова.

Да теперь уж и не мои. (Полонию.) Ты говоришь, почтенный, что сам игрывал на сцене в университете?

Действительно, принц; и меня считали хорошим актером.

Я играл Юлия Цезаря; меня убивали в Капитолии. Брут убивал меня.

Что за брутальность убить такого капитального теленка. – Готовы ли актеры?

Да, принц; они ждут вашего приказанья.

Поди сюда, мой милый Гамлет, сядь ко мне.

Нет, мать, здесь есть магнит и посильнее.

Не лечь ли на колени мне к тебе?

Я говорю, прилечь к коленям головой?

Ты думаешь, тебе сказал я непристойность?

Нет, ничего не думаю я, принц.

Сладка и мысль в ногах у девушки лежать.

Что вы сказали, принц?

Боже мой, это я тебя только забавляю. Что же людям и делать, как не веселиться. Посмотри, какой радостный вид у моей матери, а отец мой умер всего два часа назад.

Нет, принц, тому уже дважды два месяца.

Так давно? Пусть же сам черт ходит в черном, а я сниму траур. О небеса! Умереть два месяца назад и все еще не быть забытым? Так великому человеку есть надежда пережить свою жизнь на целых полгода; только, клянусь пресвятой девой, он для этого должен строить церкви, а не то подвергнется забвению, как деревянный конек, на долю которого выпала такая эпитафия; «Увы! Увы! Конек деревянный забыт».

Трубят в рога. Начинается пантомима.

Входят король и королева, влюбленные друг в друга; королева обнимает его, а он ее. Она опускается на колени и знаками выражает свою привязанность. Он поднимает ее и склоняется головою к ее груди; ложится на убранное цветами ложе; она, видя, что он уснул, оставляет его одного. Тогда входит новое лицо, вливает яд в ухо короля и уходит. Королева возвращается; увидав короля мертвым, она страстными движениями выражает свою печаль. Отравитель возвращается с двумя или тремя немыми лицами и притворяется горюющим вместе с нею.

Мертвое тело уносят. Отравитель предлагает королеве дары в знак ее любви; она сперва колеблется и не соглашается, но наконец склоняется на его любовь.

Что это означает, принц?

Это темная проделка и означает что-то недоброе.

Может быть, это представление выражает содержание драмы?

А вот узнаем от этого малого; актеры не умеют хранить тайны: все разболтают.

Он скажет нам, что означало это представление?

Да и всякое представление, какое бы ты ни представила;

не стыдись только представляться, а уж он не постыдится сказать, что это означает.

Это зло, это зло. Я буду следить за ходом драмы.

Что это, пролог или стишок для перстня?

Как любовь женщины.

Входят два актера: король и королева.

«Уж полных тридцать раз промчался небесами На колеснице Феб вкруг суши и морей.

Уж тридцать раз, светя заемными лучами, Двенадцать лун во тьме являлися ночей С тех пор, как нам сплели священными цепями И руки, и сердца любовь и Гименей».

«Пусть солнце и луна восходят столько ж раз, Пока еще огонь любви в нас не погас.

Но с некоторых пор, увы! ты все хвораешь, Твой изменился вид, забав ты избегаешь, И я встревожена. Но хоть тревожусь я, Да не смутится тем, мой друг, душа твоя;

Любовь у женщины с тревогой соразмерна:

Иль вовсе нет ее, или она чрезмерна.

Мою любовь тебе уж доказала я;

С тревогою любовь равняется моя.

Чем в нас живей любовь, тревога тем сильнее, А где тревога есть, там и любовь живее».

«Расстанусь скоро я с тобой, моя любовь!

Жизнь изменяет мне, я гасну, стынет кровь.

А ты, любимая и чтимая всем светом, Ты жить останешься в прекрасном мире этом, И, может быть, другой супруг. «

О, нет, изменою меня не укоряй!

Пусть буду проклята, коль выйду за другого!

Мужеубийца лишь выходит замуж снова».

«Вступать в супружество нас побуждают вновь Расчеты низкие, но только не любовь.

Второй бы смертию мой первый муж скончался, Когда б второй супруг со мною лобызался».

«Я верю, что твои правдивы уверенья;

Но часто своему не верны мы решенью.

Подобны памяти намеренья людей:

Вначале полны сил, а после все слабей;

Так на суку своем плод держится сырой И падает, когда созреет, сам собой.

Не каждый ли из нас легко позабывает Исполнить то, что долг ему повелевает?

Нетрудно дать обет, покуда страсть кипит, Но лишь остынет страсть, обет уже забыт.

И радость, и печаль, чем их порыв сильнее, Должны себя сгубить тем легче и вернее;

Где радость с резвостью, там и печаль с тоскою;

Легко сменяются они одна другою.

Не вечен этот мир: чего же удивляться, Что может и любовь со счастьем изменяться.

Все не решен вопрос: что правит с большей властью Любовь ли счастием, или любовью счастье.

Пал сильный – и бегут его друзья; бедняк Возвысился – ему стал другом прежний враг.

Вот как любовь вослед за счастием идет:

Не знающий нужды всегда друзей найдет, А к другу ложному в нужде кто прибегает, Тот во врага его немедля обращает.

Но повторю опять: уж такова от века Вражда между судьбой и волей человека, Что мы всегда в своем обмануты желанье:

Принадлежит нам мысль одна, а не деянье.

Мечтаешь не иметь второго мужа ты, Но первый муж умрет, и с ним умрут мечты».

«Пусть не дает земля мне пищи, небо – света, Ночь – отдыха, а день – желанного привета!

Пускай отчаяньем сменится упованье!

Пусть узницы в тюрьме познаю я терзанье!

Пусть все препятствия, что радость омрачают, Мечту заветную мою уничтожают!

Проклятье вечное мне здесь и в жизни той, Когда, вдовою став, вновь буду я женой!» Что, если клятв она не сдержит!

«О клятва страшная! Мой друг, оставь меня:

Слабеют силы; сном теперь хотел бы я День долгий обмануть».

«Пусть сон тебя лелеет, И пусть вовеки нас беда не одолеет!» Мать, как тебе нравится эта драма?

Мне кажется, королева уж слишком много обещает.

О, она сдержит слово.

Ты знаешь содержание драмы? Нет ли в ней чего обидно го?

Нет, нет; все это только в шутку; отравление в шутку;

ровно ничего обидного.

Как называется драма?

«Мышеловка». А в каком смысле? В переносном. В этой драме изображено убийство, случившееся в Вене; короля зовут Гонзаго; жена его –- Баптиста; вы сейчас увидите, это преподлейшая штука. Да нам-то что за дело? Вашего величества и нас, у которых совесть чиста, это не касается;

пусть себе брыкается паршивая кляча, – нам спину не зудит.

Это некто Луциан, племянник короля.

Вы, принц, отлично выполняете задачу хора в трагедии.

Я бы мог быть посредником между тобою и твоим возлюбленным, если б мог видеть, как колышется твоя грудь.

Вы колки, принц, очень колки.

Стоит тебе вздохнуть, и моя колкость притупится.

Хоть и лучше, а хуже.

Так-то вы ошибаетесь в ваших мужьях. – Начинай, убийца! Брось проклятые кривлянья, и начинай. К делу:

«Уж ворон, каркая, к отмщенью призывает».

«Душа мрачна, рука верна, смертелен яд;

Благоприятен час; ничей не видит взгляд.

Ты, сок губительный, у трав полночных взятый, Три раза проклятый, отравленный Гекатой, Природным волшебством и силою своей Цветущей жизнею мгновенно овладей».

Он отравляет его в саду, чтобы завладеть его царством.

Его зовут Гонзаго; это истинное происшествие, описанное на отборном италианском языке; вы сейчас увидите, как убийца добивается любви жены Гонзаго.

Как, испугался мнимого огня?

Мой милый, что с тобой?

Светите мне. – Идемте прочь!

Пусть раненый олень кричит, Один не спит, другому спится, А ведь с этим, да и лесом перьев на голове, да в башмаках с розовыми бантами и на высоких каблуках, – если б мне уж очень не повезло, – меня бы, пожалуй, приняли в труппу актеров?

На половинный оклад.

Дамон, мой друг, здесь все с годами Здесь прежде Зевс царил над нами;

Вы могли бы кончить в рифму.

О, друг Гораций, я бы поставил тысячу золотых за каждое слово призрака. Заметил ты?

Как нельзя лучше, принц.

Когда шла речь об отравленье?

Я хорошо следил за ним.

Ха, ха! Подать сюда музыку! Подать мне флейтщиков!

Если драмой король недоволен моей;

И довольно, – пускай недоволен он ей!

Подать сюда музыку!

Розенкранц и Гильденстерн возвращаются Добрейший принц, разрешите сказать вам два слова.

Хоть целую историю.

Ну, что такое с ним?

Удалился к себе и очень расстроен.

Что его расстроило? Хмель?

Нет, принц, скорее желчь.

Ты бы проявил побольше мудрости, сообщив об этом его врачу; ведь пропиши ему очистительное я, желчь расстроила бы его еще сильнее.

Добрейший принц, приведите ваши речи в какой-нибудь порядок и не удаляйтесь так порывисто от предмета.

Я присмирел; высказывайся.

«Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД УЧИТЕЛЕЙ РУССКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ Москва, МГУ имени М. В. Ломоносова, 4–6 июля 2012 года ТРУДЫ И МАТЕРИАЛЫ Под общей редакцией М. Л. Ремнёвой Издательство Московского университета 2012 УДК 80 ББК 80 В 85 Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета филологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова Благодарим наших партнеров за финансовую помощь в издании трудов съезда Редакторы-составители. »

«ВЕСТНИК ТОМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА 2009 Филология №1(5) ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ УДК 821.161.1 И.А. Айзикова МАТЕРИАЛЫ О ПЕРЕСЕЛЕНИИ В СИБИРЬ В ФОНДАХ НАУЧНОЙ БИБЛИОТЕКИ ТОМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА * Статья посвящена обзору и систематизации хранящихся в Научной библиотеке ТГУ материалов, связанных с осмыслением переселения в Сибирь русской и сибирской словесностью 1860–1900-х гг. Это первый шаг в исследовании актуальнейшей на сегодняшний день темы, в определении методологических. »

«Академия наук СССР Отделение литературы и языка М. К. АЗАДОВСКИЙ ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФОЛЬКЛОРИСТИКИ том II ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧЕБНО-ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР Москва — 1963 ТЕКСТ ПОДГОТОВЛЕН К ПЕЧАТИ Л. В. АЗАДОВСКОЙ. ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Э. В. ПОМЕРАНЦЕВОЙ. ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 1. Фольклорные изучения в 40—50 годах XIX века Глава 2. Русская мифологическая школа. Буслаев, Афанасьев. Глава 3. Вопросы фольклора в общественно-идейной борьбе 60-х годов XIX в. и возникновение. »

«Научная библиотека Удмуртского государственного университета Зуева-Измайлова Анна Сергеевна к 55-летию со дня рождения биобиблиографический указатель Составитель Васильева Л. М. Компьютерная верстка Артанова И. В. Ижевск, 2005 Краткий очерк научной, педагогической и общественной деятельности Учись с терпением искусству, Знай жизнь людскую, ей сочувствуй, Пой соловьиным ладом трели — Нас так наставники учили. Зебунисса Чем выше устремленья, тем выше мы, – писал великий немецкий писатель, поэт и. »

«М. А. Бобрик Языковая правка четьего текста Евангелия от Матфея перед изданием Елизаветинской библии 1751 года (по материалам синодального архива) 1. Последним этапом долгого и многотрудного процесса исправления четьей Библии, предпринятого в первой половине XVIII века, была правка 1750—1751 годов, непосредственно предшествовавшая изданию Елизаветинской библии. Над библейским текстом работали двое филологов — Варлаам Лащевский и Гедеон Сломинский, оба — уроженцы польских владений, монахи. »

«( ).02.07 – – 2012 _ ЕРЕВАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ЕРЗИНКЯН ЕЛЕНА ЛЕВОНОВНА СЕМАНТИКА И ПРАГМАТИКА ДЕЙКТИЧЕСКОГО СЛОВА (на материале современного английского языка) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук по специальности 10.02.07 – Германские языки ЕРЕВАН – 2012 . — () 2012. 15Тема диссертации утверждена в Ереванском государственном университете. Официальные оппоненты: д.ф.н., проф. К.Ш. Абраамян д.ф.н. Ш.А. Паронян д.ф.н. Н.Л. »

«УДК 80+811.111+ 801.8+82+082.2 ББК 94 Z 40 Wydawca: Sp. z o.o. Diamond trading tour Druk I oprawa: Sp. z o.o. Diamond trading tour Adres wydawcy I redacji: Warszawa, ul. Wyszogrodzka,16 e-mail: info@conferenc.pl Cena (zl.): bezpatnie Zbir raportw naukowych. Z 40 Zbir raportw naukowych. „Wpyw bada naukowych. (28.04.2013 Bydgoszcz: Wydawca: Sp. z o.o. Diamond trading tour, 2013. — 104 str. ISBN: 978-83-63620-99-8 (t.4) Zbir raportw naukowych. Wykonane na materiaach Miedzynarodowej. »

«МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова УТВЕРЖДАЮ Первый проректор по учебной работе Л.Н.Шестаков 1 7 февраля 2012 г. Учебно-методический комплекс Направление подготовки: 032700.68 Филология Магистерская программа: Фольклористика и мифология Квалификация (степень): магистр Архангельск 20 Аннотация. »

«БАРБЕРИНИ ГР. 336 ЕВХОЛОГИЙ БАРБЕРИНИ ГР. 336 ИЗДАНИЕТЕКСТА, ПРЕДИСЛОВИЕ И ПРИМЕЧАНИЯ Е. ВЕЛКОВСКОЙ, С. ПАРЕНТИ ГОЛОВАНОВ Омск 2011 ББК 86.372 Е 27 Научная редакция перевода на русский язык Е. Велковской, М. Живовой Перевод с итальянского С. Голованова Евхологий Барберини гр. 336 / Издание, предисловие и приЕ 27 мечания Е. Велковской, С. Паренти; Пер. с итал. С. Голованова; Редакция русского перевода Е. Велковской, М. Живовой. – Омск: Голованов, 2011. – 512 стр. ISBN 978-5-9902610-5- Издание. »

«Леонид Большаков Быль о тарасе Книга вторая : На Арале Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Евангелие от Матфея, глава 5. И ПОСВЯЩЕНИЕ, И ВСТУПЛЕНИЕ Мариэтта Шагинян посвятила Аральской экспедиции одну из глав своей книги Тарас Шевченко, впервые изданной в горьком сорок первом и вскоре защищенной как диссертация на степень доктора филологии. Много воды с тех пор утекло, книге полвека, после нее выли сотни статей и десятки монографий о выдающемся сыне Украины, а она современна. »

«Тартуский университет Философский факультет Институт германской, романской и славянской филологии Отделение славянской филологии Кафедра русского языка АНАЛИЗ ОСОБЕННОСТЕЙ ЯЗЫКА ДИАСПОРЫ В ГИМНАЗИЧЕСКОМ КУРСЕ (ПО ВЫБОРУ) РУССКИЙ ЯЗЫК В ЭСТОНИИ Магистерская работа студентки отделения славянской филологии КОНОВАЛОВОЙ ПОЛИНЫ Научный руководитель – доцент Е.И. Костанди Тарту Оглавление Введение.. Глава 1. Место курса по выбору Русский язык в Эстонии в государственной программе обучения для гимназии. »

«Минобрнауки России федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования Иркутский государственный лингвистический университет (ФГБОУ ВПО ИГЛУ) Основная профессиональная образовательная программа послевузовского профессионального образования (аспирантура) Специальность 10. 02.04 –Германские языки Научная отрасль -10.00.00- Филологические науки Квалификация (степень) выпускника Кандидат наук Нормативный срок освоения программы – 3 года Форма. »

«министерство образования и науки рФ Гоу вПо Пятигорский государственный лингвистический университет УНИВЕРСИТЕТСКИЕ ЧТЕНИЯ – 2011 13-14 января 2011 г. ЧастЬ I общее пленарное заседание Пленарные заседания симпозиумов I, II, III, IV Пятигорск 2011 ББК 74.58.46 Печатается по решению У 59 редакционно-издательского совета ГОУ ВПО ПГЛУ Университетские чтения – 2011. Материалы научно-методических чтений ПГЛУ. – Часть I. – Пятигорск: ПГЛУ, 2011. – 218 с. В настоящий сборник включены материалы. »

«Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования Амурский государственный университет Кафедра английской филологии и перевода (наименование кафедры) УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКИЙ КОМПЛЕКС ДИСЦИПЛИНЫ Основы библиографических знаний) (наименование дисциплины) Основной образовательной программы специальности 031202.65 Перевод и переводоведение (код и наименование) Благовещенск УМКД разработан. »

«Kf Т-Лков юлосовкер Избранное: Логика мифа Центр гуманитарных инициатив Университетская книга-СПб 2010 УДК 02.01 ББКЮ4 Г60 Г60 Голосовкер Я. Э. Избранное. Логика мифа. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2010. — 496 с. ISBN 978-5-98712-045-3 Яков Голосовкер (1890—1967) — известный филолог, философ и переводчик. Его отличает мощное тяготение к двум культурным эпохам: Элладе и немецкому романтизму. Именно в них он видел осязаемое воплощение единства разума и воображения. Поиск их нового. »

«Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования Уральский государственный педагогический университет РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XX—XXI веков: НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕЧЕНИЯ Выпуск 11 Екатеринбург 2009 УДК 80.01 (082) ББК Ш5 (2-р) 6-3 Р 89 Сборник издан при поддержке ФЦП Научные и научно-педагогические кадры инновационной России в рамках проекта Современный литературный процесс: тенденции и авторские стратегии ГК № 02.740.11.5002 РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ: Н.В. Барковская, д-р филол. »

«БЕЛОРУССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ КАФЕДРА РУССКОГО ЯЗЫКА СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК РАЗГРАНИЧЕНИЕ СОЮЗОВ И СОЮЗНЫХ СЛОВ КСР для студентов филологического факультета специальности D 21.05.02 Русская филология Минск 2003 ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОПОДГОТОВКИ 1. Средства связи в сложноподчиненном предложении. 2. Разграничение омонимичных союзов и союзных слов. 3. Синтаксические функции союзных слов. РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА 1. Андрамонова Н. А. Принципы разграничения союзов и. »

«ТОМСКАЯ ОБЛАСТНАЯ УНИВЕРСАЛЬНАЯ НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА ИМЕНИ А.С. ПУШКИНА ИСТОРИКО-КРАЕВЕДЧЕСКИЙ ОТДЕЛ книжная серия Жизнь замечательных томичей (выпуск 2) Виктор Дмитриевич Колупаев Биобиблиографический указатель Томск 2005 ББК 91.9:83 + 83.3(2Р)6-8я1 К 61 Виктор Дмитриевич Колупаев: Биобиблиогр. указ. / сост. А.В. Яковенко; ТОУНБ им. А.С. Пушкина, Историко-краеведческий отдел. – Томск: Б.и., 2005. – 48 с. – (Жизнь замечательных томичей; Вып. 2). Издание посвящено томскому писателю-фантасту с. »

«Вальтер Б е н ь я м и н ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕМЕЦКОЙ БАРОЧНОЙ ДРАМЫ В О Л Ш Е. Б НА Я Ф Л Е И ТА В ПОИСКАХ СМЫСЛА В ПОИСКАХ СМЫСЛА Вальтер Беньямин Происхождение немецкой барочной драмы Москва 2002 ББК 85.31 Б46 Федеральная целевая программа Культура России (подпрограмма Поддержка полиграфии и книгоиздания России) Разработка серии А. Ларина Оформление серии З.Буттаева Для знака серии использован рисунок Е.Гинзбурга Перевод с немецкого и послесловие С. Ромашко Название оригинала: Walter Benjamin. »

«Алешка Татьяна Вячеславовна — кандидат филологических наук, доцент. Основные направления научной работы — русская поэзия ХХ века. Автор книги Творчество Б. Ахмадулиной в контексте традиций русской поэзии. Мн., 2001. Т. В. Алешка ВЕЩНЫЙ МИР В ПОЭЗИИ А. КУШНЕРА Мир вещей – неотъемлемая часть человеческой реальности. Мы живем в мире, наполненном вещами, мы окружаем себя вещами, которые отражают особенности нашего выбора и в какой-то степени наш характер. И как старинный с бронзою комод / О веке. »

© 2014 www.kniga.seluk.ru — «Бесплатная электронная библиотека — Книги, пособия, учебники, издания, публикации»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

Источник