Перевод лисица хитрое злое и осторожное животное

Содержание

Наша лисица устраивает свое логовище с замечательной осторожностью. «Обыкновенно оно состоит из глубокой норы с несколькими выходами, которая помещается между корнями, под камнями, под кучами хвороста, в дуплах деревьев и пр. Здесь она проводит свое время при ненастной погоде, здесь же выкармливает своих детенышей. В случае же хорошей погоды лисицы целыми днями пропадают из своих логовищ в поисках добычи. Последняя состоит из всевозможных животных, начиная с молодой косули и кончая майским жуком, чаще же всего лисица питается полевыми мышами, домашними и дикими птицами, но не брезгует и дождевыми червями; наконец, с большим удовольствием лакомится сладкими грушами, сливами, виноградом и другими ягодами. В поисках пищи она проявляет такую хитрость, такое уменье сообразоваться с обстоятельствами, что вполне оправдывает сложившуюся свою репутацию.

«Лисица — хитрое, злое, осторожное и вонючее животное, — говорит Геснер, — она хитро и неторопливо переворачивает ежа и мочит ему голову, отчего тот сразу задыхается. С зайцем она долго хитрит, чтобы вдоволь позабавиться над ним. А птиц она легко ловит на следующую удочку: притворившись мертвой, она растягивается на траве, а когда глупые пернатые, движимые любопытством, слетаются к ней, она ловко вцепляется в них. Маленьких рыбок она ловит при помощи хвоста, который опускает в воду, наподобие удочки; когда рыбки запутаются в его длинных волосах, она вытаскивает его на берег и, отряхнувшись, подбирает добычу…»

И это совершенно справедливо: про ум лисицы ходит бесчисленное множество рассказов, так что сомневаться в их достоверности невозможно.

Некто С. Джон рассказывает про такой случай. Однажды рано утром он вышел в поле и заметил большую лисицу, спокойно пробиравшуюся вдоль изгороди хлебного поля, где паслось несколько зайцев, привлекших ее внимание. Поразмыслив немного, хитрый зверь остановился на следующем плане. Осмотрев дыры в изгороди, он выбрал как раз ту именно, через которую, видимо, чаще всего входили и выходили зайцы, и улегся как раз подле нее в позе кошки, подстерегающей мышь. Мало того, лисица осторожно принялась рыть яму, откидывая песок по одну сторону засады, как бы желая загородить себя от зайцев. Это дело, видимо, так занимало ее, что она и не заметила постороннего свидетеля этой сцены, стоявшего наготове с ружьем. Все внимание ее было устремлено на поле, куда она беспрестанно заглядывала, словно желая убедиться, тут ли еще зайцы. Наконец, ямка была выкопана. Она залегла в нее и принялась терпеливо ждать… Прошло некоторое время. Солнце стало подниматься над горизонтом; зайцы начали покидать поле. Несколько их прошло довольно далеко от засады: лисица и не пошевелилась. Но вот двое косых бросились как раз в ту дыру, около которой лежала лисица. Она моментально выскочила, с быстротой молнии поймала и придушила одного зайца, но тут выстрел из ружья уложил ее на месте.

Еще хитрее лисица вытаскивает приманку из капкана, не попадаясь при этом в сам капкан. Приведем выдержки из Коуча.

«Если случится, что кошка польстится на приманку и попадет в лисий капкан, то лиса непременно съест и кошку и приманку: она бесстрашно приближается к капкану, потому что хорошо знает, что теперь он безвреден для нее. Сравните с этой смелостью ту невероятную осторожность, с какой подходит животное к расставленному капкану с нетронутой приманкой. Дитриху фон Винкель посчастливилось однажды ранним вечером наблюдать одну лисицу. Несколько дней перед тем эту лисицу подманивали в капкан приманками, и всякий раз, как лисица съедала приманку, она садилась и махала от удовольствия хвостом. Чем ближе она подходила к капкану, тем дольше не решалась брать приманки и тем чаще описывала круги вокруг капкана. Дойдя до самого капкана, она прилегла к земле и минут десять, по крайней мере, смотрела на приманку; потом раза 3–4 обежала ее кругом, остановилась, вытянула переднюю лапу, но не тронула приманки; затем настала новая пауза, в течение которой лиса неподвижно рассматривала приманку. Наконец, как бы в отчаянии, она бросилась на соблазнительный кусок и была поймана за шею».

Ромэнс со своей стороны прибавляет следующее:

«Один охотник — поставил для лисиц ловушку, состоявшую из заряженного ружья, которое было укреплено на стойке и направлено на приманку. От курка к приманке был проведен шнурок, так что, взявшись за приманку, животное само спускало курок и совершало самоубийство. Шнурок, соединявший приманку с курком, покрывался снегом. Тем не менее на такую ловушку попалась только одна лисица, все же прочие вполне благополучно для себя съедали приманку. После оказалось, что они, подходя к ловушке, или перекусывали шнурок подле самого курка, или прокапывали в снегу ход к приманке, под прямыми углами к линии огня, так что ружье хотя и стреляло, но заряд летел мимо».

Благодаря своей хитрости, а также уменью быстро бегать, влезать на деревья и легко плавать, лисица счастливо избегает своих четвероногих врагов и пернатых (волка, собак, орлов, и т. д.), но от человека ее не спасает ничто. Высоко ценя теплый красивый мех, особенно полярных лисиц, человек неустанно охотится на бедного зверя всеми средствами. Тут идут в ход и капканы, и ружья, и сети, и отрава… Словом, человек не пренебрегает ничем, чтобы овладеть лисицей.

Иногда лисиц ловят и живьем, но они отличаются вообще необщительным характером, нелегко делаются ручными и плохо уживаются с другими зверями, хотя, пойманные молодыми, они могут немного привыкнуть к человеку.

Егерь, бывший смотритель Венского зоологического сада, рассказывает такую истерто об одной лисице.

«Кума-лиса, героиня басен и сказок, в зоологических садах играет довольно жалкую роль. Так как этот хищник нелегко поддается правильному воспитанию и ему невозможно предоставить известного простора, то его запирают в отдельную клетку, что, конечно, тяжело отзывается на нем. После нескольких неудачных попыток вырваться на свободу, лисица равнодушно мирится со своей судьбой. Она целыми часами сидит, погруженная в глубокую задумчивость, и с философским стоицизмом переносит неволю… Желая несколько поразвлечь ее, я раз пустил ее в клетку с медведями. В первые минуты она, по всей вероятности, чувствовала себя так же неловко, как изысканно одетый городской франт среди деревенщины. Но, решив про себя, что трусить нечего, она, с кокетством франта, оправляющего галстук, отряхнула свой пушистый мех и, за неимением монокля, уставилась собственными глазами на четырех неуклюжих пентюхов, в обществе которых она очутилась. Между тем хозяева клетки, движимые естественным любопытством, стали поочереди подходить к гостю и обнюхивать его. Пока дело ограничивалось этим, лисица с невозмутимым спокойствием выдержала этот осмотр. Но когда медведи пошли дальше и с подозрительным видом приближались к ее морде, она проводила им зубами по носу, давая этим знать, что с ней нельзя шутить. И чудакам хотелось, видно, убедиться в этом, чтобы всем уйти с расцарапанными носами. Такой урок образумил их. С сердитым ворчанием они удалились от храброго гостя и предались другим занятиям… Через несколько дней, оставленная своими хозяевами в покое, лисица совершенно освоилась со своим новым помещением и чувствовала себя совершенно как дома. При своей степенности она не считала нужным вступать с медведями в более близкое сношение, а эти последние и подавно заблагорассудили оставить гостя в покое. Мало того, лисица как бы относилась презрительно к своим косматым товарищам. Не стесняясь их присутствием, она залезала на их дерево, а когда туда поднимался медведь, она хладнокровно прыгала ему на спину, а оттуда на пол. Зимой, когда морозы стали давать себя чувствовать, она преспокойно забиралась среди храпевших мишек, словно это были меховые мешки, и те, не желая заводить ссоры, беспрекословно переносили это…»

Вышеупомянутая полярная лисица, песец, или каменная лисица (Vulpes lagopus) (до 95 см длины), отличается короткими кругловатыми ушами, низкими ногами, очень пушистым, густым хвостом и, наконец, особенной окраской меха, который летом бывает землисто-серого, а зимой — чисто белоснежного цвета. Встречается и голубоватая разновидность, мех которой особенно ценен. Местом обитания их служат страны дальнего севера Старого и Нового Света; пищей же главным образом мыши и пеструшки; однако полярные лисицы не гнушаются и другой пищи, какая подвернется, напр., куропаток, морских птиц и т. п. Живут эти животные местами в норах, местами — просто в расщелинах скал. Европейский песец, должно быть наученный горьким опытом, всячески избегает человека; напротив, гренландский всюду следует за ним в надежде поживиться чем-нибудь от него. Иногда эти животные становятся так нахальны и неотвязчивы, что забираются в жилища и буквально рвут из его рук мясо. Чтобы сохранить от них съестные припасы, последние нужно зарывать глубоко в землю или снег, да еще придавить камнями это место; иначе песцы тотчас отроют его. Так ведут себя песцы до тех пор, пока не успеют достаточно ознакомиться с коварством человека; тогда, напротив, они делаются крайне пугливы и бегут при одном виде его. Пойманные молодыми, они скоро приручаются.

Источник

Макс Фрай о лисах.

«. — Лиса, — говорит старик Прибытков, — зверь ленивый и вонючий. Зато хитрый. И при этом, — рассказчик щурится со значением, — о-о-о-очень ленивый. И о-о-о-о-очень вонючий.
Нору рыть лисе лень. Не любит она лапами работать. Поэтому лиса, которая хочет жить в хорошей, большой норе, идет к барсуку.
Барсук, по версии старика Прибыткова, зверь серьезный. Драться с ним — это совсем уж ума надо лишиться. А лиса умная и хитрая. К тому же вонючая. Поэтому она с барсуком не дерется, а тихонько пробирается в дальнюю часть его норы.
Тут следует сказать, что нора у барсука многокомнатная. Из множества помещений, лазов и прочих тайников состоит. И вот в дальнем тайнике появляется лиса. Тихонько там срет и тихонько уходит бомжевать в лес. Благо недолго уж терпеть.
Барсук жить в обстановке лисячьей засратости совершенно не приучен. Будучи зверем умным и хозяйственным, он идет и замуровывает помещение, оскверненное лисьим говнищем. Становится полегче.
Но назавтра снова приходит хитрая и вонючая лиса, гадит в следующем помещении и тихонько, как ни в чем не бывало, удаляется в лес. Барсук духовно страдает и снова замуровывает оскверненный участок.
Некоторое время жизнь животных идет размеренно и монотонно. Лиса каждый день проникает в нору и гадит. Барсук плачет и заделывает входы.
Наконец несчастный зверь барсук понимает, что вся его нора воняет лисьим говном и нет спасения. Тогда он обижается на судьбу и уходит прочь, рыть новую нору на новом месте. А вонючая и хитроумная лиса справляет новоселье, благо, по мнению старика Прибыткова, разрывать заделанные лазы много проще, чем рыть целую нору.
Ну, ему, наверное, виднее. Он человек пожилой и опытный. «

(с) «Книга одиночеств» Макс Фрай.

Другие статьи в литературном дневнике:

28.03.2013. ***
26.03.2013. ***
25.03.2013. Макс Фрай о лисах.
24.03.2013. Оберег от лис оборотней.
23.03.2013. ***
22.03.2013. ***
21.03.2013. Богомол
19.03.2013. Вдали от праздных глаз толпы.
18.03.2013. Quod liced bovi.
17.03.2013. ***
16.03.2013. ***
15.03.2013. ***
14.03.2013. ***
13.03.2013. ***
12.03.2013. ***
11.03.2013. ***
10.03.2013. ***
09.03.2013. ***
08.03.2013. ***
07.03.2013. ***
05.03.2013. ***

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Источник

Перевод лисица хитрое злое и осторожное животное

Альфред Эдмунд Брэм

БРЕМ (БРЭМ) (Brehm) Альфред Эдмунд (2. 02. 1829, Унтеррентендор, Саксен-Веймар-11. 11. 1884, Германия) — немецкий зоолог, путешественник, просветитель, известен сейчас не столько своими блестящими работами по устройству зоопарков «нового типа» (в частности, именно он реорганизовал знаменитый Гамбурский зоопарк и Берлинский аквариум), не столько своими путешествиями (а проделал он их множество, в том числе побывал в Сибири и Туркестане), сколько своим капитальным трудом «Жизнь животных», вышедшим в 1863-69 гг. С тех пор этот многотомный труд, переведенный на многие языки, остается настольной книгой любителей природы.

Никому не придет в голову править, скажем, толковый словарь Даля, но с начала первого русского издания не менее популярная «Жизнь животных» на протяжении всей своей более чем вековой истории, подвергалась редакции, урезалась, исправлялась и дополнялась; по мере накопления новых сведений по биологии и зоологии, или просто в угоду издателям и составителям. В результате от аутентичной, бремовской «Жизни животных» мало что осталось. «Брем» превратился в «Брэнд».

В настоящем издании мы пошли на то, чтобы сохранить не только стилистику, но и фактологию «подлинного Брема» — взяв за основу один из первых его сокращенных переводов начала XX столетия под редакцией известного отечественного зоолога, профессора Никольским.

Тем не менее, читатель, открывший «подлинного Брема» должен помнить вот что:

XX век был для биологии революционным. Даже столь, казалось бы, традиционная ее отрасль, как описательная зоология, претерпела значительные изменения. Благодаря появлению и развитию молекулярной биологии и генетики пересмотру подверглась прежняя систематика, а этология — наука о поведении животных частично опровергла многие положения «старых» зоологов. В результате, труд Брема, созданный на заре развития современной биологии, сейчас можно рассматривать скорее, как литературный памятник, чем как пособие для изучения зоологии или источник справочного материала.

Во-первых, начнем с того, что Брем, проведший значительную часть своей жизни в экспедициях, все же не в состоянии был полностью полагаться на собственные изыскания — многие приведенные им данные основаны на рассказах и путевых заметках охотников и путешественников — особенно там, где это касается животных экзотических. В результате данные о размерах и весе многих видов (в особенности тропических хищников) часто завышены, порою в полтора раза (известная особенность «охотничьих рассказов»), а самим животным иногда приписываются странные поведенческие или анатомические особенности.

Во-вторых, в описаниях животных Брем, согласно традиции своего времени, уделяет внимание тому или иному виду не столько руководствуясь систематикой, сколько значимостью того или иного вида в культурном контексте. В результате о каких-то животных он говорит мимоходом, другим же уделяет непомерно большое внимание и приписывает незаурядные, порою совершенно неправдоподобные качества.

В третьих, в своем труде Брем придерживается опять же свойственного тому времени (и, как в последствии выяснилось, губительного) подхода — рассматривать то или иное животное с точки зрения его вреда или пользы (практической или эстетической). Приведенные им описания истребления представителей того или иного вида и, соответственно, реакции животных на появление человека с ружьем, являют собой просто перечень охотничьих подвигов, далеки от всякой зоологии и носят чисто прагматический характер (вплоть до рассуждений о вкусовых качествах того или иного животного). Сейчас такие «подвиги» охотников и путешественников воспринимаются нами как нелепые или даже жестокие.

Животные существуют на планете вовсе не для нашего удовольствия. Они являются составной частью сложнейшей системы — биосферы и изъятие из нее того или иного вида может быть губительным для других связанных с ним видов. Не говоря уже о том, что генетическое и биологическое разнообразие живого — залог стабильности системы, именуемой «планета Земля», а значит — и нашего с вами благополучия.

В четвертых, описания Брема страдают антропоморфизмом (склонностью приписывать животным те или иные чисто человеческие качества). Отсюда возникают такие, чисто эмоциональные, характеристики, как «глупый» или даже «тупой», «злобный», «упрямый», «трусливый», и т. д. Тем не менее, данные характеристики по отношению к тому или иному биологическому виду неприменимы — каждый из них уникален в своем роде и многие его свойства проявляются вовсе не во взаимоотношениях с человеком. Мало того, у животных со сложным поведением и высокоразвитой нервной системой, существует своя, уникальная индивидуальность и свои, чисто личностные особенности характера, так что обобщенный «психологический портрет» к ним сложно применить в принципе.

Многие данные, позволяющие судить о «характере» того или иного животного получены на основе наблюдений в неволе — в замкнутом, часто тесном помещении: клетке, вольере, где поведение животных (особенно с ярко выраженной территориальностью) резко меняется. Такое непонимание любителями зоологии, учеными и содержателями зоопарков основных законов поведения их подопечных часто приводило к фатальным последствиям, вплоть до гибели животного. Этология как наука возникла только в XX веке, и до сих пор развивается, так что многие положения Брема сейчас подвергаются пересмотру, а порой и вовсе опровергаются.

Разумеется, такой подход никто не поставит Брему в упрек — он просто стоял на позициях науки своего времени. Да и сейчас еще зоология (даже, казалось бы, в такой «стабильной» ее области, как систематика), постоянно развивается и подвергает пересмотру многие свои положения. Систематика, приведенная Бремом в своей «Жизни животных» с тех пор дополнялась и уточнялась — и продолжает уточняться по сей день. В результате многие виды получили другие латинские названия, стали причисляться к иным родам, подсемейства выделились в семейства и т. д. Наибольшая путаница образовалась в отрядах с многочисленными, часто сходными по многим признакам видами (например, как в случае с певчими птицами) — и путаница эта порой продолжается до сих пор, в результате чего разные систематики предлагают различную классификацию некоторых видов и по сей день. Поэтому следует помнить, что систематическое положение того или иного животного — вещь достаточно условная, и не удивляться, встречая столь заметные расхождения в нынешней и «старой» систематике.

Однако, как ни странно, недостатки Брема — всего лишь продолжения его достоинств. Будь его «Жизнь животных» просто скучным описанием накопленных к тому времени сведений, она бы так и лежала мертвым грузом на полках библиотек. Ведь нельзя сказать, что зоологических трудов во времена Брема не было — в его «Жизни животных» можно найти ссылки на них. Брем представил не только наиболее полный на тот момент свод представителей животного мира — он создал первую научно-популярную энциклопедию животных, а такой жанр накладывает свои определенные требования.

Блестящий лектор и просветитель, Брем, благодаря своему литературному таланту создал удивительный, яркий и изменчивый портрет живой природы — именно субъективный, эмоциональный, чисто беллетристический подход позволил этой книге перейти в разряд бестселлеров, а описания животных при всей их «неправильности» прелестны и по-своему достоверны. «Жизнь животных» не столько справочник, сколько роман воспитания для юношества, со всей свойственной этому жанру дидактичностью и скрытым романтизмом. Так ее и следует воспринимать. А потому мы предлагаем насладиться «подлинным Бремом» с учетом современных поправок и дополнений — в сносках, чтобы не нарушать общую стилистику повествования.

Источник