Как переводятся имена в Маугли
Пока не поехал в Индию, не знал, что в имена героев Маугли «чеховские», говорящие сами за себя. Узнал я об этом случайно, услышав, что «хатхи» обозначает слона. Стало интересно, покопался в интернете, поспрашивал друзей индийцев. Кое-что узнал. В качестве иллюстраций я взял картинки из книги «Маугли», которую читал в детстве. Автор замечательных акварелей ниже – советский художник, Май Петрович Митурич.
О Хатхи я уже написал, в переводе с хинди это просто «слон». Странно, что Киплинг давал части персонажей прямые имена, а другой части основанные на каком-то качестве.
Такое имя, например, у вожака индийских буйволов – Рамы. Рама – герой популярного эпоса. Впрочем Рам в индийской мифологии было несколько и все они в той или иной степени были великими бойцами. Больше всех к буйволу подходит Баларама – мощный богатырь, сражавшийся сохой.
Кроме того, само слово «рама», как и многие аватары Вишну, имеет значение «чёрный» или «тёмный», что весьма подходит буйволу.
Я не смог найти точный перевод для нетопыря Манга, английская википедия утверждает, что его имя переводится как «идти» но гугл переводчик это не подтверждает. Да и смысла в этом особого нет. Ближайшее созвучное слово, которое я смог найти «мандара» – «парить».
С Сахи, как и с Хатхи, всё понятно. Слово обозначает «дикобраз». Примечательно, что в русской книге использовалось это имя. Хотя в более поздних редакциях Киплинг заменил его на Икки.
Бандерлоги. В оригинале Киплинг использует «Bandar-Log» – «обезьяний народ». Т.е. само по себе слово имеет значение собирательное и во множественном числе не может быть использовано для обозначения нескольких обезьян. На роль обезьян скорее всего претендуют лангуры, которые подходят по размеру и численности.
Гигантскую кобру-альбиноса, охраняющую сокровища древних руин, Маугли называет «Белый клобук», что в общем-то не требует разъяснений. Ещё он иронично называет её «Thuu», что якобы с хинди переводится как «высохшая», т.е. не имеющая яда.
Акела переводится просто как «одинокий», что соответствует, его прозвищу Волк-одиночка.
Мать Маугли –»Ракша». Я так понимаю, что это женский вариант «ракшаса» (были в индийской мифологии такие чудовища). Прозвана так за неукротимый нрав.
Балу переводится просто как «медведь». Учитывая место, где происходят действия Маугли, это скорее всего медведь-губач.
С Багирой я не смог разобраться. Baagh — тигр на хинди, вообще-то. Несмотря на то, что утверждается, что имя переводится как «пантера». Гугл переводчик настаивает, что пантера на хинди – «тендуа». То ли Киплинг запутался, то ли я чего-то не знаю (что более вероятно).
А ещё примечательно, что в Книге Джунглей роли персонажей вполне логичны: у Маугли есть мать и отец, наставник Балу и старший друг – Багира, который мужского пола.
Замена в русском варианте пола Багиры вносит некоторую путаницу. Мать у Маугли есть. Учитель тоже. А вот дружба с грациозной пантерой, оснащённой сексуальным тягучим контральто имеет немного двусмысленный оттенок.
«Табаки» считается производным от слова «тамбакуви» – «собака вылизывающая блюдо», проще – лизоблюд».
Шер Хан. Тут всё ещё для меня путанее. Хан в данном случае и есть хан – титул владыки. А вот «шер» с хинди гугл-переводчик переводит как «лев». Учитывая, что слово «тигр» – «баг» – используется в Багире, то мотивация Киплинга кажется странной немного.
Персонажей Каа и Маугли невозможно перевести. Я даже индийцев спрашивал – не могут подобрать слова созвучные и со смыслом, от которых могли бы имена образоваться. Да и Киплинг, кажется, сам признавался, что просто их выдумал.
Вот такая заметка. Надеюсь было интересно. С удовольствием приму комментарии и дополнения от знающих людей.
Ставьте лайк, если помните такую книгу с этими иллюстрациями! Спасибо за внимание!
marina_klimkova
Page Summary
Проблема переводов: О Сове в «Винни-Пухе» и Багире в «Маугли»
« previous entry | next entry »
фев. 1, 2013 | 10:30 pm
«Багира сказала. »: Гендер сказочных и мифологических персонажей англоязычной литературы в русских переводах
Общеизвестный факт истории русского перевода, растянувшийся едва ли не на целое столетие, – дискуссия, которую можно условно обозначить как «буквализм или переводческое сотворчество?». Трудно найти известного переводчика, который бы хоть раз в жизни не выступал против «буквализма»…
Однако обсуждение границ переводческой вольности почти неизменно сводится к вопросу о стилистических элементах (просторечие, жаргон, фольклор, каламбур) и упомянутых в тексте реалиях. Между тем существует особая область, в которой русские переводчики традиционно ведут себя очень вольно и которая очень мало подвергается концептуальному осмыслению. Это гендерные характеристики персонажей англоязычной литературы, не являющихся людьми (животных, аллегорических и мифологических образов).
Напомним, гендер является не биологическим полом, а социальной половой ролью – комплексом предписываемых норм общественного и сексуального поведения.
К сожалению, роль гендера в литературном контексте еще не стала обязательным предметом внимания переводчиков. В особенности это относится к литературе, маркированной в читательском сознании как «детская».
Переводчики же «детской» литературы в большинстве случаев и не задумываются над тем, к какому гендеру относится персонаж. Механизм таков: сначала название персонажа буквально переводится на русский, а затем персонажу приписывается гендер по грамматическому роду русского слова. Полезно начать иллюстративный ряд с «Винни-Пуха», поскольку там пример гендерного сдвига, с одной стороны, единичный, с другой стороны, структурно значимый для всего художественного целого.
Речь идет о Сове, персонаже, который в переводе Б. Заходера впервые был интерпретирован как женский, а мультипликационный фильм Ф. Хитрука дополнительно усилил феминные черты Совы в русском восприятии: Сову в нем снабдили модельной шляпкой с лентами и наделили речевыми манерами школьной учительницы. Образ готов. Между тем все, на чем он держится, – женский род русского слова «сова», ибо в оригинале А. Милна Owl – мужчина (вернее, мальчик, так как герои Милна представляют собой набор разных возрастных и психологических типов детей). А поскольку девочки не имеют склонности к псевдоинтеллектуальному щегольству научной терминологией и маскировке невежества риторикой, то Сова закономерным образом становится старухой-учительницей (вероятно, на пенсии).
Кто же такой Owl в «Винни-Пухе»? Если мы учтем, что это мужчина, и к тому же юный (судя по тому, как он вписан в компанию зверей и как с ним обращаются, возрастной разрыв не должен быть большим) – вывод очевиден: перед нами тип выпускника английской частной школы, неоднократно делавшийся мишенью сатириков в XIX–XX веках. Невежество, скрытое за квазиученым лексиконом, высокомерие по отношению к окружающим плюс склонность пускаться в сентиментальные воспоминания – стандартный набор характеристик этого типа, выведенного еще Л. Кэрроллом в образе the Mock Turtle из «Алисы в Стране чудес». Этот тип к моменту выхода в свет «Винни-Пуха» был уже известен английскому читателю. Милн добавил единственное новшество, доведя тем самым образ до уморительного гротеска: Owl на самом деле вообще никакой школы не кончал и даже читать толком не умеет (последнее обнаруживается в главе о пятнистом Щасвирнусе).
Но в действительности мужская природа Совы влечет за собой гораздо более широкие и глубокие последствия для всей художественной структуры винни-пуховского цикла в целом. Учтя, что Сова – мужчина, можно обнаружить, что до появления Кенги в Лесу вообще нет женщин. Фрустрация, которую испытывают Винни-Пух и все-все-все при ее приходе в Лес, малопонятна читателю русского перевода. Дело в ее чуждости, в том, что она извне? Но ведь Тигра тоже приходит извне, однако его сразу принимают как своего и проявляют радушие, несмотря на то, что он заявляет о своем присутствии не самым вежливым образом – шумя среди ночи под окном.
В оригинале источник фрустрации для героев (и комизма для читателя) несомненен: Кенга нарушает единство мальчишеского мира Леса тем, что она женщина и при этом взрослая… В дальнейшем она и проявляет материнское поведение по отношению ко всем, кроме Кристофера Робина (ввиду его особого статуса в художественном мире «Винни-Пуха»; примечательно, что он не участвует в совете по изгнанию Кенги). Поначалу план ее изгнания связан именно с тем, что обитатели Леса не знают, как с ней общаться. Впрочем, и в подготовке самого плана они исходят из неверных предпосылок относительно женского мышления. Вместо того чтобы расстроиться при виде исчезновения Крошки Ру и согласиться на условия похитителей, Кенга хватает Пятачка и подвергает его ряду унизительных (в мальчишеских глазах) процедур: отмывает в ванне, нарочно тыкая ему в рот мыльной мочалкой, растирает полотенцем и поит солодовым экстрактом (в переводе Заходера – рыбьим жиром). Тем самым она демонстрирует, что не воспринимает ни «похищение», ни «похитителей» всерьез, – она обращается с ними как с заигравшимися детьми, каковыми они на самом деле и являются.
Тема вторжения женщины – в том числе в качестве воспитательницы-матери – в замкнутый мужской мир является традиционным источником комизма в мировой литературе и кинематографе. Однако в английской литературе она приобрела особый оттенок благодаря специфической форме гендерной сегрегации, выработавшейся в викторианской и поствикторианской (до Второй мировой войны) Англии. Это не была сегрегация, свойственная патриархальным обществам, где мужчина и женщина были жестко разведены в пространстве и по социальным функциям и каждый пол обладал собственными табу, традициями и обрядами, вплоть до особого языка. Напротив, гендерная сегрегация английского общества возникла именно как реакция на исключительную по меркам XIX века свободу общения полов в Англии. Нормальный англичанин эпохи королевы Виктории проводил большую часть своей повседневной жизни в смешанной компании. Викторианство унаследовало просветительский взгляд на женское начало как на цивилизующее, противостоящее варварству, и вне этого представления не может быть понята пресловутая «викторианская чопорность»: присутствие юных девушек служило определяющей планкой приличия речи и поведения всех остальных. Именно поэтому мужская субкультура высших и средних классов Англии формируется как пространство, позволяющее «отдохнуть» от непосильных ограничений, налагаемых женским присутствием. Один из примеров такого «ослабления гаек» – обычай, согласно которому дамы после обеда удалялись в другую комнату, а мужчины оставались за портвейном (и получали возможность рассказывать непристойности).
Следовательно, мотив вторжения женщины в мужское сообщество, сам по себе комичный, для англичан приобретает дополнительное культурное измерение. Английское мужское сообщество – это сообщество, боящееся женского присутствия, поскольку последнее ассоциируется с повышенной требовательностью к поведению и с дефицитом свободы. Женщина воспринимается как «домомучительница», строящая всех по линейке. По канонам английского юмора, в таких случаях мужчины, мнящие себя героями, проявляют себя в роли беспомощных и невоспитанных детей (чем только доказывают необходимость их воспитывать). Именно это и происходит в эпизоде «пришествия» Кенги.
Практика игнорировать авторскую гендерную идентификацию персонажа и исходить вместо этого из буквального русского перевода его именования в некоторых случаях приводит к анекдотическим искажениям восприятия. Самый курьезный пример – Багира из «Книги Джунглей» Киплинга. Новеллы о Маугли в переводе Н. Дарузес были в свое время извлечены из сборника и публиковались отдельным циклом как «Книга о Маугли»… Гораздо более непродуманным решением стала замена пола Багиры, который в оригинале, увы, самец. О чем подавляющее большинство россиян, которым так полюбился этот персонаж, не подозревают.
Вообще, имя Bageerah мужское. Гораздо чаще оно встречается в форме «Багир» (в том числе у некоторых народов России). В оригинале образ Багиры совершенно однозначен – это герой-воин, снабженный ореолом романтического восточного колорита. Он противопоставлен Шер-Хану как благородный герой разбойнику. Отношения Багиры и Маугли в оригинале – это отношения мужской дружбы, а вовсе не материнства/сыновства. Превращение Багиры в самку делает ясный и прозрачный киплинговский сюжет затруднительным для понимания: зачем, например, удвоение материнской опеки – разве Волчица не справляется с обязанностями по воспитанию Маугли? Затуманивается истинная природа отношений между Багирой и Шер-Ханом (герой – антигерой). Наконец, при такой трактовке образа Багиры выпадает целый ряд фрагментов из новеллы «Весенний бег». В оригинале Багира готовится к свиданию с самкой, и смысл вопроса Маугли (к лицу ли Багире резвиться и кататься кверху лапами?) совершенно очевиден: Маугли обвиняет Багиру в недостаточно мужественном поведении. Маугли испытывает и мальчишескую ревность – оттого что Багира, прямо-таки в соответствии с песней о Стеньке Разине, «на бабу променял» боевую мужскую дружбу, и, сам себе еще не отдавая в этом отчета, – зависть, так как обнаруживается, что у Багиры есть что-то, чего нет у него. В переводе из диалога Маугли и Багиры трудно извлечь какой-либо внятный смысл, кроме того, что Маугли почему-то недоволен. Само развитие событий в результате выпадения нескольких важных фрагментов утратило в «Весеннем беге» стройность и логику, так как выпала смысловая ось всей новеллы: Маугли считает, что боевые друзья предали его, увлекшись чем-то, с его точки зрения, недостойным мужчин. Разумеется, при женском облике Багиры ревность Маугли меняет вектор, и вся психологическая драма приобретает непредусмотренные зоофильские тона – поэтому вполне понятна попытка Н. Дарузес свести к минимуму психологизм и эротизм Киплинга путем радикального сокращения текста.
Но даже трансформации, которым подвергся текст Киплинга, можно счесть «погрешностью в пределах нормы» по сравнению с тем, что произошло с образом Багиры в русской массовой культуре – в особенности после того, как в мультфильме пантера приобрела вызывающую женственность, заговорив томным контральто и кокетливо потягиваясь чуть ли не при каждой реплике. В сознании россиян Багира является эталоном женственной сексуальности.
Если рассмотреть причины, по которым с Багирой произошло столь затянувшееся недоразумение, то на входе обнаружится опять-таки единственная сколько-нибудь основательная мотивировка: грамматический род русского слова «пантера». Уже говорилось о том, что средством преодоления гендерных затруднений является правильный подбор синонимов. О богатстве русского языка много и часто говорится, но на практике им не умеют и не хотят пользоваться…
Печально то, что перевод Н. Дарузес (как и перевод «Винни-Пуха» Б. Заходера) в самом деле очень хорош и воспринимается как канонический. Для того чтобы перевести и Киплинга, и Милна заново, исправив гендерные недоразумения, нужны как минимум столь же гениальные переводчики, иначе их переводы заведомо проиграют. Как максимум – эти переводчики должны суметь убедить читателя в том, что их переводы действительно обладают превосходством, так как их все равно будут сравнивать с Дарузес и Заходером, и чаще всего в пользу последних (есть такая вещь, как инерция первого впечатления).
Наблюдения над гендерными сдвигами в русских переводах выявляют любопытную картину: во всех без исключения случаях, известных автору настоящей статьи, сдвиг происходит в одном и том же направлении – мужской персонаж в переводе превращается в женский. Возникает искушение истолковать эту тенденцию как своеобразную советскую «политкорректность» – стремление разбавить мужскую компанию женскими образами. Но при разборе каждого конкретного случая за ним не обнаруживается специальных мотивировок – лишь механический подход к передаче имени персонажа и неотрефлексированность гендера как особой переводческой проблемы.