Перевод мусина пушкина слово о полку игореве
Булахов М. Г. Мусин-Пушкин // Булахов М. Г. «Слово о полку Игореве» в литературе, искусстве, науке: Крат. энцикл. слов. — Минск: Университетское, 1989. — С. 159—160.
МУСИН-ПУШКИН Алексей Иванович (16(27).3.1744, Иломна Моложского у. Ярослав. губ., — 1(13).2.1817, Москва) — рус. гос. деят., историк, археограф, коллекционер; чл. Рос. АН (с 1789), обер-прокурор Синода (1791—97), президент АХ (1794—99), сенатор (с 1796), граф (с 1796), чл. и почет. чл. ряда науч. о-в и учеб. заведений. Открыл и издал Лавр. лет., один из списков Русской Правды, Поучение Владимира Мономаха, Книгу большому чертежу.
 |
В первой пол. 90-х гг. XVIII в. М.-П. открыл список «Слова о полку Игореве», который издал под назв.: Ироическая песнь о походе на половцев удельнаго князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия с преложением на употребляемое ныне наречие (М.: Сенатская тип., 1800. VIII. 46 с.). Ближайшими помощниками М.-П. в осуществлении этого издания были А. Ф. Малиновский (ред.) и Н. Н. Бантыш-Каменский.
Первое издание «Слова» 1800 г., подготовленное А. И. Мусиным-Пушкиным и его сотрудниками.
Дом А. И. Мусина-Пушкина на Разгуляе в Москве.
Список «Слова», найденный М.-П., погиб в 1812 при захвате Москвы наполеон. войсками, поэтому для истории изучения памятника важное значение имеют сведения о рукописи памятника, сообщенные М.-П. в изд. 1800 (с. VI—VIII) и в письме К. Ф. Калайдовичу от 31 дек. 1813. На запрос К. Ф. Калайдовича об обстоятельствах находки и характере рукописи «Слова» М.-П. отвечал: «Писана на лощеной бумаге, в конце летописи, довольно чистым письмом. По почерку письма и по бумаге должно отнести оную переписку к концу XIV или к началу XV века». И далее: «Где найдена? — До обращения Спасо-Ярославского монастыря в архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности; по уничтожении штата остался в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 323, под названием Хронограф, в конце найдено «Слово о полку Игореве». — О прежних переводах и кто был участником в издании? — Во время службы моей в С.-Петербурге несколько лет занимался я разбором и преложением оныя Песни на нынешний язык, которая в подлиннике хотя довольно ясным характером была писана, но разобрать ее было весьма трудно, потому что не было ни правописания, ни строчных знаков, ни разделения слов, в числе коих множество находилося неизвестных и вышедших из употребления; прежде всего должно было разделить ее на периоды и потом добираться до смысла, что крайне затрудняло, и хотя все было уже разобрано, но я не быв переложением моим доволен, выдать оную в печать не решился, опасаясь паче всего, чтобы не сделать ошибки подобной кн. Щербатову. По переезде же моем в Москву увидел я у А. Ф. Малиновского, к удивлению моему, перевод мой очень в неисправной переписке и, по убедительному совету его и друга моего Н. Н. Бантыша-Каменского, решился обще с ними сверить преложение с подлинником и, исправя с общего совета, что следовало, отдал в печать» (Калайдович К. Ф. Биографические сведения о жизни, ученых трудах и собрании рос. древностей графа Алексея Ивановича
Мусина-Пушкина. — Зап. и тр. ОИДР, 1824, ч. 2, с. 35—37; то же: Сын отечества, 1839, т. 8, отд. 6, с. 16.).
Открытие «Слова о полку Игореве», сделанное М.-П., явилось поистине ист. событием, коренным образом изменившим наши представления о др.-рус. лит-ре и культуре в целом. Не менее важной заслугой М.-П. было и то, что он вместе со своими помощниками впервые исследовал текст «Слова», перевел его на соврем. рус. язык, снабдив подстрочными примеч., и осуществил первое издание, положившее начало всестороннему изучению величайшего памятника лит-ры.
Мусин-пушкинское издание «Слова» 1800, наряду с екатерининской копией, является главным источником изучения лит. формы, языка и содержания памятника. В кратком предисловии «Историческое содержание песни» М.-П. излагает обстоятельства похода Игоря Святославича, а затем определяет значение «Слова»: «Любители российской словесности согласятся, что в сем оставшемся нам от минувших веков сочинении виден дух Оссианов; следовательно, и наши древние герои имели своих бардов, воспевавших им хвалу. Жаль только, что имя сочинителя неизвестным осталось. Нет нужды замечать возвышенных и коренных в сей поэме выражений, могущих навсегда послужить образцом витийства; благоразумный читатель сам отличит оныя от некоторых мелочных подробностей, в тогдашнем веке терпимых, и от вкравшихся при переписке непонятностей» (с. VI).
О списке «Слова», подготовленном для печати, М.-П. заметил: «Подлинная рукопись, по своему почерку весьма древняя, принадлежит издателю сего (т. е. самому Мусину-Пушкину. — М. Б.), который чрез старания свои и просьбы к знающим достаточно российской язык доводил чрез несколько лет приложенный перевод до желанной ясности, и ныне по убеждению приятелей решился издать оной в свет» (с. VII—VIII).
Несмотря на то что в конце XVIII в. вопросы перевода др.-рус. текстов на соврем. язык оставались неразработанными, М.-П. сделал перевод «Слова» вполне удовлетворительно. В этом можно убедиться при ознакомлении хотя бы со вступ. частью: «Приятно нам, братцы, начать древним слогом прискорбную повесть о походе Игоря, сына Святославова! начать же сию песнь по бытиям того времени, а не по вымыслам Бояновым. Ибо когда мудрый Боян хотел прославлять кого, то носился мыслию по деревьям, серым волком по земле, сизым орлом под облаками» (с. 1—3).
Для сравнения с этим отрывком приведем начало Плача Ярославны: «Ярославнин голос слышится; она, как оставленная горлица, по утрам воркует: „Полечу я, говорит, горлицею по Дунаю, обмочу бобровой рукав в реке Каяле, оботру князю кровавыя раны на твердом его теле“» (с. 37—38).
Конечно, М.-П. не был профессионально подготовлен для разбора др.-рус. текста, написанного в сплошную строку, поэтому отдельные места в его переводе оказались неверными, напр.: «Уже кричит Урим под саблями половецкими» (с. 27); «Не ваша ли храбрая дружина рыкает, подобно волам израненным саблями булатными в поле незнаемом?» (с. 29).
Неточности мусин-пушкинского перевода были замечены уже в первые десятилетия знакомства со «Словом», но и сейчас этот перевод не утратил науч. значения как первая попытка осмысления содержания памятника.
Лит.: Записки для биографии графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина. — Вестн. Европы, М., 1813, № 24, 22, с. 76—91; Калайдович К. Ф. Биографические сведения о жизни, ученых трудах и собрании российских древностей графа А. И. Мусина-Пушкина. — Зап. и тр. ОИДР, 1824, ч. 2, отд. 2, с. 3—24; Шишков А. С. Примечания на древнее о полку Игореве сочинение. — Собр. соч. и переводов. Спб., 1826, ч. 7, с. 35 и др.; Дубенский Д. «Слово о плъку Игорев ѣ Святъславля п ѣ створца стараго времени. ». М.: Унив. тип., 1844, с. V—VIII; Шевырев С. П. История русской словесности. М., 1845—1846, т. 1, с. 257; Тихонравов Н. С. Слово о полку Игореве. М., 1866, с. III; Смирнов А. И., I, с. 3—4; Барсов Е. В., I, с. по указ. имен; Попов Н. История имп. Моск. О-ва истории и древностей российских. М.: Изд-во ОИДР при Моск. ун-те, 1884, ч. 1, с. 18—19; Владимиров П. В. Литература «Слова о полку Игореве» со времени его открытия (1795) по 1894 г. — Унив. изв., Киев, 1894, № 4, с. 72—83; Он же. Древняя русская литература Киевского периода XI—XIII веков. Киев: Унив. тип., 1901, с. 284; Сперанский М. Н. История древней русской литературы. 3-е изд. М.: изд. М. и С. Сабашниковых, 1920, с. 345—346; Орлов А. С. «Слово о полку Игореве». 2-е изд. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1946, с. 8, 9 и др.; Ключевский В. О. Собр. соч. М.: Изд-во АН СССР, т. 8, с. 417—418; Головенченко Ф. М., 1955, с. по указ. имен; 1963, с. по указ. имен; Лихачев Д. С. История подготовки к печати текста «Слова о полку Игореве» в конце XVIII в. — ТОДРЛ. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1957, т. 13, с. 66—89; Он же. Изучение «Слова о полку Игореве» и вопрос о его подлинности. — В кн.: «Слово о полку Игореве» — памятник XII века. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1962, с. 5—78; Он же. О русской летописи, находившейся в одном сборнике со «Словом о полку Игореве». — ТОДРЛ. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1947, т. 5, с. 139—141; Он же. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л.: Худож. лит., 1978, с. 237—277; Кузьмина В. Д. Перевод «Слова о полку Игореве» в бумагах А. Ф. Малиновского. — В кн.: Древнерусская литература и ее связи с новым временем. М.: Наука, 1967, с. 17—24; Дмитриев Л. А. История первого издания «Слова о полку Игореве»: Материалы и исслед. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 376 с.; Моисеева Г. Н. к истории рукописи «Слова о полку Игореве». — РЛ, 1975, № 4, с. 66—71: Она же. Спасо-Ярославский хронограф и «Слово о полку Игореве»: К истории сборника А. И. Мусина-Пушкина со «Словом». Л.: Наука, 1976. 96 с.; 2-е изд. 1984, с. по указ. имен; Она же. А. И. Мусин-Пушкин — издатель древнерусских памятников. — Книга в России до серед. XIX в. Л.: Наука, 1978, с. 74—86; Она же. Памятники Киевской Руси в изучении Йозефа Добровского. — В кн.: IX Междунар. съезд славистов. Слав. лит-ры. Докл. сов. делегации. М.: Наука, 1983, с. 88—103, совм. с М. М. Крбец.
Как Мусин-Пушкин «Слово о полку Игореве» украл
Если бы не любовь графа Мусина-Пушкина к коллекционированию и историческим исследованиям, возможно, мир бы так и не увидел «Слова о полку Игореве».
Азартный коллекционер
Граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин был известным коллекционером, впоследствии ставшим владельцем крупнейшей в России частной коллекции древностей. В 1791 году он приобрел часть архива петровского чиновника П. Н. Крекшина. Среди этих документов будет обнаружена Лаврентьевская летопись. Ценнейшие документы, практически случайно попавшие в руки графа, в скором времени сделали его имя и его коллекцию широко известной в кругу видных ученых и исследователей.
Екатерина II, ознакомившаяся с коллекцией Мусина-Пушкина, не могла оставить его работу без внимания. Императрица подарила графу несколько старинных рукописей и книг. Кроме того, она назначила Мусина-Пушкина в 1791 году обер-прокурором Синода, а всего через пару недель приказала собрать в Синоде все древние рукописи и старопечатные книги всех церквей и монастырей империи.
Тайна происхождения «Слова…»
Среди старинных документов было обнаружено и «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Олегова», известное нам как «Слово о полку Игореве». Находка и публикация этого бесценного памятника древнерусской литературы принесли Мусину-Пушкину мировую известность. Считалось, что документ хранился в ризнице соборного храма Спасо-Ярославского монастыря, но никаких подтверждений этого не было. Да и коллекция Мусина-Пушкина вместе со «Словом…» сгорела в московском пожаре 1812 года.
После того, как Мусин-Пушкин был уволен с поста обер-прокурора Синода, ему предоставили список пропавших рукописей, которые были в его распоряжении. Сам граф утверждал, что передал все Екатерине II. Бытует мнение, что Мусин-Пушкин, бывший коллекционером, мог просто присвоить недостающие рукописи себе.
Архивные поиски приводят к тому, что изначально «Слово» хранилось в Кирилло-Белозерской обители. Судя по всему, Мусин-Пушкин попросту присвоил монастырское имущество.
Но не будем так критичны к графу Алексею Ивановичу за то, что он присвоил рукопись себе. Ведь именно Мусин-Пушкин при помощи своих ученых коллег смог подготовить первое издание «Слова». Мусин-Пушкин разобрал манускрипт, ввел разделение слов, заглавные буквы и пр. Благодаря его кропотливой работе удивительный памятник древнерусской литературы дошел до наших дней и понятен нам.
Слово о полку Игореве
Не пора ль нам, братия, начать
О походе Игоревом слово,
Чтоб старинной речью рассказать
Про деянья князя удалого?
А воспеть нам, братия, его —
В похвалу трудам его и ранам —
По былинам времени сего,
Не гоняясь в песне за Бояном.
Тот Боян, исполнен дивных сил,
Приступая к вещему напеву,
Серым волком по полю кружил,
Как орел, под облаком парил,
Растекался мыслию по древу.
Жил он в громе дедовских побед,
Знал немало подвигов и схваток,
И на стадо лебедей чуть свет
Выпускал он соколов десяток.
И. встречая в воздухе врага,
Начинали соколы расправу,
И взлетала лебедь в облака,
И трубила славу Ярославу.
Пела древний киевский престол,
Поединок славила старинный,
Где Мстислав Редедю заколол
Перед всей касожскою дружиной,
И Роману Красному хвалу
Пела лебедь, падая во мглу.
Но не десять соколов пускал
Наш Боян, но, вспомнив дни былые,
Вещие персты он подымал
И на струны возлагал живые.-
Вздрагивали струны, трепетали,
Сами нязям славу рокотали.
Мы же по иному замышленью
Эту повесть о године бед
Со времен Владимира княженья
Доведем до Игоревых лет
И прославим Игоря, который,
Напрягая разум, полный сил.
Мужество избрал себе опорой.
Ратным духом сердце поострил
И повел полки родного края.
Половецким землям угрожая.
О Боян, старинный соловей!
Приступая к вещему напеву,
Если б ты о битвах наших дней
Пел, скача по мысленному древу;
Если б ты, взлетев под облака,
Нашу славу с дедовскою славой
Сочетал на долгие века,
Чтоб прославить сына Святослава;
Если б ты Трояновой тропой
Средь полей помчался и курганов, —
Так бы ныне был воспет тобой
Игорь-князь, могучий внук Троянов:
«То не буря соколов несет
За поля широкие и долы,
То не стаи галочьи летят
К Дону на великие просторы!»
Или так воспеть тебе,
Боян, Внук Велесов, наш военный стан:
«За Сулою кони ржут.
Слава в Киеве звенит,
В Новеграде трубы громкие трубят,
Во Путивле стяги бранные стоят!»
Игорь-князь с могучею дружиной
Мила брата Всеволода ждет.
Молвит буй тур Всеволод: «Единый
Ты мне брат, мой Игорь, и оплот!
Дети Святослава мы с тобою,
Так седлай же борзых коней, брат!
А мои, давно готовы к бою,
Возле Курска под седлом стоят.
А куряне славные —
Витязи исправные:
Родились под трубами,
Росли под шеломами,
Выросли как воины,
С конца копья вскормлены.
Все пути им ведомы,
Все яруги знаемы,
Луки их натянуты,
Колчаны отворены,
Сабли их наточены,
Шеломы позолочены.
Сами скачут по полю волками
И, всегда готовые к борьбе,
Добывают острыми мечами
Князю — славы, почестей — себе!»
Но, взглянув на солнце в этот день,
Подивился Игорь на светило:
Середь бела дня ночная тень
Ополченья русские покрыла.
И, не зная, что сулит судьбина.
Князь промолвил: «Братья и дружина!
Лучше быть убиту от мечей.
Чем от рук поганых полонёну!
Сядем, братья, на лихих коней
Да посмотрим синего мы Дону!»
Вспала князю эта мысль на ум —
Искусить неведомого края,
И сказал он, полон ратных дум,
Знаменьем небес пренебрегая:
«Копие хочу я преломить
В половецком поле незнакомом,
С вами, братья, голову сложить
Либо Дону зачерпнуть шеломом!»
Игорь-князь во злат стремень вступает.
В чистое он поле выезжает.
Солнце тьмою путь ему закрыло,
Ночь грозою птиц перебудила,
Свист зверей несется, полон гнева,
Кличет Див над ним с вершины древа,
Кличет Див, как половец в дозоре,
За Суду, на Сурож, на Поморье,
Корсуню и всей округе ханской,
И тебе, болван тмутороканский!
И бегут, заслышав о набеге,
Половцы сквозь степи и яруги,
И скрипят их старые телеги,
Голосят, как лебеди в испуге.
Игорь к Дону движется с полками,
А беда несется вслед за ним:
Птицы, поднимаясь над дубами,
Реют с криком жалобным своим.
По оврагам волки завывают,
Крик орлов доносится из мглы —
Знать, на кости русские скликают
Зверя кровожадные орлы;
Уж лиса на щит червленый брешет,
Стон и скрежет в сумраке ночном.
О Русская земля!
Ты уже за холмом.
Долго длится ночь. Но засветился
Утренними зорями восток.
Уж туман над полем заклубился,
Говор галок в роще пробудился,
Соловьиный щекот приумолк.
Русичи, сомкнув щиты рядами,
К славной изготовились борьбе,
Добывая острыми мечами
Князю — славы, почестей — себе.
На рассвете, в пятницу, в туманах,
Стрелами по полю полетев,
Смяло войско половцев поганых
И умчало половецких дев.
Захватили золота без счета,
Груду аксамитов и шелков,
Вымостили топкие болота
Япанчами красными врагов.
А червленый стяг с хоругвью белой,
Челку и копье из серебра
Взял в награду Святославич смелый,
Не желая прочего добра.
Выбрав в поле место для ночлега
И нуждаясь в отдыхе давно,
Спит гнездо бесстрашное Олега —
Далеко подвинулось оно!
Залетело, храброе, далече,
И никто ему не господин —
Будь то сокол, будь то гордый кречет.
Будь то черный ворон — половчин.
А в степи, с ордой своею дикой
Серым волком рыская чуть свет,
Старый Гзак на Дон бежит великий,
И Кончак спешит ему вослед.
Ночь прошла, и кровяные зори
Возвещают бедствие с утра.
Туча надвигается от моря
На четыре княжеских шатра.
Чтоб четыре солнца не сверкали,
Освещая Игореву рать,
Быть сегодня грому на Каяле,
Лить дождю и стрелами хлестать!
Уж трепещут синие зарницы,
Вспыхивают молнии кругом.
Вот где копьям русским преломиться.
Вот где саблям острым притупиться,
Загремев о вражеский шелом!
О Русская земля!
Ты уже за холмом.
Вот Стрибожьи вылетели внуки —
Зашумели ветры у реки,
И взметнули вражеские луки
Тучу стрел на русские полки.
Стоном стонет мать-земля сырая,
Мутно реки быстрые текут,
Пыль несется, поле покрывая.
Стяги плещут: половцы идут!
С Дона, с моря с криками и с воем
Валит враг, но, полон ратных сил,
Русский стан сомкнулся перед боем
Щит к щиту — и степь загородил.
Славный яр тур Всеволод! С полками
В обороне крепко ты стоишь,
Прыщешь стрелы, острыми клинками
О шеломы ратные гремишь.
Где ты ни проскачешь, тур, шеломом
Золотым посвечивая, там
Шишаки земель аварских с громом
Падают, разбиты пополам.
И слетают головы с поганых,
Саблями порублены в бою.
И тебе ли, тур, скорбеть о ранах,
Если жизнь не ценишь ты свою!
Если ты на ратном этом поле
Позабыл о славе прежних дней,
О златом черниговском престоле,
О желанной Глебовне своей!
Были, братья, времена Трояна,
Миновали Ярослава годы,
Позабылись правнуками рано
Грозные Олеговы походы.
Тот Олег мечом ковал крамолу,
Пробираясь к отчему престолу,
Сеял стрелы и, готовясь к брани,
В злат стремень вступал в Тмуторокани,
В злат стремень вступал, готовясь к сече.
Звон тот слушал Всеволод далече,
А Владимир за своей стеною
Уши затыкал перед бедою.
А Борису, сыну Вячеслава,
Зелен саван у Канина брега
Присудила воинская слава
За обиду храброго Олега.
На такой же горестной Каяле,
Укрепив носилки между вьюков,
Святополк отца увез в печали,
На конях угорских убаюкав.
Прозван Гориславичем в народе,
Князь Олег пришел на Русь как ворог.
Внук Дажьбога бедствовал в походе,
Век людской в крамолах стал недолог.
И не стало жизни нам богатой,
Редко в поле выходил оратай,
Вороны над пашнями кружились,
На убитых с криками садились,
Да слетались галки на беседу,
Собираясь стаями к обеду.
Много битв в те годы отзвучало.
Но такой, как эта, не бывало.
Уж с утра до вечера и снова
С вечера до самого утра
Бьется войско князя удалого,
И растет кровавых тел гора.
День и ночь над полем незнакомым
Стрелы половецкие свистят,
Сабли ударяют по шеломам,
Копья харалужные трещат.
Мертвыми усеяно костями,
Далеко от крови почернев,
Задымилось поле под ногами,
И взошел великими скорбями
На Руси кровавый тот посев.
Что там шумит,
Что там звенит
Далеко во мгле, перед зарею?
Игорь, весь израненный, спешит
Беглецов вернуть обратно к бою.
Не удержишь вражескую рать!
Жалко брата Игорю терять.
Бились день. рубились день-другой,
В третий день к полудню стяги пали,
И расстался с братом брат родной
На реке кровавой, на Каяле.
Недостало русичам вина.
Славный пир дружины завершили —
Напоили сватов допьяна,
Да и сами головы сложили.
Степь поникла, жалости полна,
И деревья ветви приклонили.
И настала тяжкая година,
Поглотила русичей чужбина,
Поднялась Обида от курганов
И вступила девой в край Троянов.
Крыльями лебяжьими всплеснула,
Дон и море оглашая криком,
Времена довольства пошатнула,
Возвестив о бедствии великом.
А князья дружин не собирают.
Не идут войной на супостата,
Малое великим называют
И куют крамолу брат на брата.
А враги на Русь несутся тучей,
И повсюду бедствие и горе.
Далеко ты, сокол наш могучий,
Птиц бия, ушел на сине море!
Не воскреснуть Игоря дружине,
Не подняться после грозной сечи!
И явилась Карна и в кручине
Смертный вопль исторгла, и далече
Заметалась Желя по дорогам,
Потрясая искрометным рогом.
И от края, братья, и до края
Пали жены русские, рыдая:
«Уж не видеть милых лад нам боле!
Кто разбудит их на ратном поле?
Их теперь нам мыслию не смыслить,
Их теперь нам думою не сдумать,
И не жить нам в тереме богатом,
Не звенеть нам серебром да златом!»
Стонет, братья, Киев над горою,
Тяжела Чернигову напасть,
И печаль обильною рекою
По селеньям русским разлилась.
И нависли половцы над нами,
Дань берут по белке со двора,
И растет крамола меж князьями,
И не видно от князей добра.
Игорь-князь и Всеволод отважный
Святослава храбрые сыны —
Вот ведь кто с дружиною бесстрашной
Разбудил поганых для войны!
А давно ли, мощною рукою
За обиды наших покарав,
Это зло великое грозою
Усыпил отец их, Святослав!
Был он грозен в Киеве с врагами
И поганых ратей не щадил —
Устрашил их сильными полками,
Порубил булатными мечами
И на Степь ногою наступил.
Потоптал холмы он и яруги,
Возмутил теченье быстрых рек,
Иссушил болотные округи,
Степь до лукоморья пересек.
А того поганого Кобяка
Из железных вражеских рядов
Вихрем вырвал — и упал, собака,
В Киеве, у княжьих теремов.
Венецейцы, греки и морава
Что ни день о русичах поют,
Величают князя Святослава.
Игоря отважного клянут.
И смеется гость земли немецкой,
Что, когда не стало больше сил.
Игорь-князь в Каяле половецкой
Русские богатства утопил.
И бежит молва про удалого,
Будто он, на Русь накликав зло.
Из седла, несчастный, золотого
Пересел в кощеево седло.
Приумолкли города, и снова
На Руси веселье полегло.